Сотовый телефон (Польских никак не соберется купить эту временами весьма полезную игрушку) исчезает в рукаве Альфреда. Странно, жест не выглядит дешевым фокусом. Как и многое другое. Все-таки надо отдать должное: этот молодой человек умеет быть стильным.

– А, это вы, Тамара Юрьевна! Здравствуйте. Извините, у нас тут мелкие проблемы…

– Мелкие? – В голосе королевы явственно звучит уверенность в обратном.

– Вы правы, – вздыхает Альфред, честно поднимая лапки. – Большие. И могут стать еще больше, если не примем срочных мер. Вот, принимаю. Вовнутрь и наружно.

– Поделитесь? Ну-ну, милый мой, не стесняйтесь! Выкладывайте.

Она присаживается в кресло. Глубокое, удобное. В «Аксель-Принте» умеют ценить комфорт. Ей это всегда нравилось. А у Альфреда давным-давно нет секретов от Польских. Рыцарь «в отставке» все равно остается рыцарем. И даже больше чем просто рыцарем. Кому как не ей…

Альфред понимает. Кивает, садится напротив. Выкладывает все. Или почти все. Но Тамаре Юрьевне вполне достаточно. Имя проблемы – Влад Снегирь. Ее «крестник». Обещал по возвращении связаться, прислать текст, уехал домой – и пропал. Правда, прошло всего три часа со времени прибытия поезда. Мог заглянуть к друзьям, застрять… Нет, вряд ли. Влад всегда был человеком слова. Она помнит. Хотя что она знает о Снегире? И, в конце концов, какое ей до этого дело?

Тем не менее, уже покинув «Особый отдел», визируя макет, расписываясь в ведомости, критически изучая выкатку обложки, Тамара Юрьевна прокручивала в голове один и тот же разговор. Первый день конвента. Глубокий вечер, почти ночь. Прокуренный насквозь бар. Володю несет по волнам пьяной памяти, он изливает душу, взамен заливая в пустоту текилу, пиво, водку, коньяк… Она пыталась остановить набравшегося Снегиря, успокоить, утешить – куда там! Какая-то заноза сидела в пьяном бреде, в потоке сознания, густо пропитанном алкоголем, – заноза, шило, тайное острие. Попыталась забыть, да? Вычеркнуть, пропустить мимо ушей? Словно и не было занозы, двух-трех случайных слов. Что ты не пожелала услышать, королева? Что-то важное. Настолько важное и неприятное, всколыхнувшее гладь Мертвого моря…

Она вспомнила, лишь увидев свое отражение в зеркале.

В дамском туалете.

Собственное лицо напомнило Тамаре Юрьевне осенний лист. Нет, лист еще не скукожился, не пожух окончательно. Золото увядания и прожилки, четко видные на фоне истончившейся плоти, придают листу особую, эфемерную прелесть заката. Но упругость жизни уже покидает ткани. Скоро лист станет ломким, пойдет бурыми пятнами, и ветер швырнет его в лужу, откуда нет возврата.

Волшебница-пудра. Фея-помада. Спасительницы-тени и черная подруга-тушь. А седина почти незаметна в волосах, светлых от природы. Шепчетесь за спиной, да? Ах, шарман! В сорок пять баба ягодка опять! Да что вы, полтинник, не меньше! Полтинник? Вы слишком щедры, милорд… Держимся на характере. На кураже. Фигура опять же… фигуристая. В глазах приятная чертовщинка. Ты нравишься себе, Томочка? Может, хватит врать?

И тут она вспомнила.

Заставила вспомнить. Вытряхнула содержимое старого шкафа: рухлядь! на пол! Поглядим при свете дня: какие скелеты обнаружатся?!

– Нежный, королева! Нежный Червь… Госпожа моя, вы представляете, до чего иногда можно додуматься – Нежный Червь…

Нежный Червь.

Раньше его величали по-другому. «Нижний Червь». А он скептически кривил губы: «Словоблуды! Никто по-настоящему назвать не может. Книжный я Червь! Книжный!»

Опасно кольнуло в груди, слева. Нет, ничего. Отпустило. Ты еще крепкая лошадка, ты выдержишь. Что, не хочешь? Не хочу. Это не твое дело? Не мое. Снова пройти через ломку? Окунуться в хаотики? Ты уже не в том возрасте, королева…

В зеркале, за Тамарой Юрьевной, отражалась гильотина.

Ах, нет. Просто второе зеркало.

– Я ничего не обещаю, Альфред. Понимаете: ничего. Просто хочу помочь, если сумею. Я выезжаю к Снегирю сегодня вечером. Оплатите мне билеты, гостиницу и суточные. К сожалению, поиздержалась…

– Тамара Юрьевна! Царица! Не извольте беспокоиться, оплатим сполна. Но, сами понимаете, мы тоже не можем сидеть сложа руки. Жена Влада вышлет текст… А, вот. Уже выслала. Файл прямо сейчас запустят в работу. У вас в запасе три-четыре дня до ухода книги в производство. Когда припекает, мы бываем очень оперативными.

– Конечно, я понимаю. Постараюсь успеть.

– Держите нас в курсе!

– Хорошо. Да, мне еще понадобится распечатка Владова романа. И последнее: приобретите для меня сотовый телефон. Можно недорогой. Или это слишком нагло?

– Обижаете, королева! Сейчас сделают. А пока вот вам адрес и телефон Владимира Сергеевича. Его жену зовут…

Осел был самых честных правил…

И. Крылов «Осел и мужик»

Один эстет

Начитан и прожорлив,

Среди издательств выбрав «Ad majorem»,

А не «ЭКСМО» отнюдь

Иль «АСТ»,

Решил,

Что от халтуры он устал,

И рылом подрывать у дуба корни стал.

Мораль проста: хоть интеллект не скрыть

Порою, —

Но рыло хочет рыть.

И роет.

Иногда мне кажется,

Что в мире существуют

Только книги.

(Не смейтесь.

Или смейтесь. Неважно.)

Наша жизнь —

Это отсвет их страниц.

Наши судьбы —

Это эхо их слов.

Альвдис Н. Н. Рутиэн

«Эти уроды никогда не научатся правильно произносить мое имя. Кем только не был! Нижний Червь. Нужный. Снежный. Смежный. Теперь вот – Нежный. Тошнит от словотворчества…»

Переступив порог хижины, Червь сладко потянулся. Ни одна косточка не хрустнула в его гибком теле, но память об утренних потягиваниях, когда суставы отзываются вкусным, здоровым треском, была приятна сама по себе. Три десятка усатых лучников, присланных раджой Синг-Сингом, вскочили при появлении временного господина. Нет, Книжный Червь не обольщался: с тем же рвением, повели раджа, они утащат его в подвалы Обители Чистого Сердца или сбросят с утеса в залив Харизмат. Вернее, попытаются утащить и попробуют сбросить. Без особого результата – но лучникам это неизвестно. Значит, пусть пребывают в блаженном неведении как можно дольше. Ибо во многом знании много печали.

– К поимке Отщепенцев и препровождению оных на каторжные работы без суда и следствия готовы! – отбарабанил заученное тридесятник, о котором сплетничали, что был он прямо из колыбели украден Духом Белой Гориллы с целью усыновления, но к совершеннолетию изгнан приемным отцом за буйный нрав. Правда или нет, только водились за богатырем-тридесятником приступы беспричинного бешенства, когда младшие по званию уносили ноги, а старшие разводили руками. Мяса же он не употреблял, обходясь кореньями, плодами и личинками тамового шерстепряда, за что обрел личное покровительство раджи, убежденного сыроеда и травокушца, страдающего похожими припадками.