Исидора не стала задавать лишних вопросов: по лицам спутников она уже поняла, что выяснить местонахождение Марии им удалось.

Вечером за скромной прощальной трапезой все долго молчали, думая в основном об одном и том же: как отреагирует магистр дон Лоренсо на письмо графини де Ампаро, которое они ему предъявят? Не откажется ли выдать им Марию?

Первой молчание нарушила донна Исидора. Пригубив для храбрости вина, она обратилась к иезуиту с вопросом:

– Дон Сконци, а как вы намерены поступить с Марией, если дон Лоренсо отнесется к просьбе сестры благосклонно?

Иезуит посмотрел на женщину настороженно:

– Я не думаю, что это должно заботить именно вас, донна Исидора…

Француженка вспыхнула, кровь мгновенно прилила к щекам. Однако, сдержав захлестнувший ее гнев, она хладнокровно парировала:

– Сударь, вам прекрасно известно, где я провела последние пятнадцать лет! И считать, что я не имею права волноваться за судьбу Марии, с вашей стороны, мягко говоря, несправедливо.

– Господи Иисусе! – вознегодовал Сконци. – И вы еще смеете упрекать меня в несправедливости?!

– Смею! Ибо в замке Форментера я видела муки погибших девушек… Поэтому судьба Марии мне небезразлична!

– Ее судьба предрешена, – холодно подытожил Сконци, желая положить конец перепалке с упрямой француженкой.

Однако к разговору неожиданно подключился Шарль:

– Простите за любопытство, Сконци, но меня, как и донну Исидору, тоже интересует дальнейшая судьба несчастной монахини…

Иезуит уставился на графа безумным взглядом:

– Вы что, сговорились?! Эта «несчастная» носит в своем чреве исчадие ада! Мы не должны позволить ему появиться на свет!

Шарль в недоумении переспросил:

– Мы?! А не кажется ли вам, дорогой друг, что судьбу Марии и ее ребенка должны решить понтифик или конклав кардиналов? Не правильнее ли будет отправить женщину в Рим?

Сконци нервно выскочил из-за стола:

– Граф, мне казалось, что раньше вы лучше понимали меня! Сейчас же вы все чаще позволяете себе спорить со мной!

Шарль, не теряя спокойствия, с долей ехидства возразил:

– Вы явно преувеличиваете, друг мой! Осмелюсь напомнить, что между нами никогда не было полного взаимопонимания! Чаще нас объединяла лишь взаимная выгода от своего рода сотрудничества…

Слова графа подействовали на Сконци отрезвляюще.

– Хорошо, пусть так… – нехотя признался он, возвращаясь к столу. – Но ребенок, созданный алхимическим путем, не имеет права на существование, и я буду настаивать, нравится вам это или нет, на его уничтожении!

– А вы уверены, что Мария вынашивает гомункулуса? – спросила неожиданно Исидора.

Иезуит и граф удивленно переглянулись.

– Просто я, поразмыслив, сильно засомневалась в этом, – добавила женщина.

– Но вы же сами рассказывали! – обиженно воскликнул Сконци.

– Рассказывала, разумеется, и от слов своих отказываться не собираюсь, – вздохнула собеседница. – Однако вынуждена учитывать, что меня, увы, допускали не до всех опытов, особенно в последнее время… Вот и подумала: а что, если Филипп Артамада солгал альгвазилу и ребенок Марии зачат естественным образом? Ведь вырастить гомункулуса в реторте либо в чреве девственницы гораздо сложнее, нежели просто оплодотворить женщину!..

Сконци и д’Аржиньи молчали, пребывая в полной растерянности.

– Помните, я рассказывала, что опыты над тремя другими монахинями прошли неудачно? – продолжала тем временем размышлять вслух Исидора. – Получается, последняя надежда оставалась на Марию… Но тогда резонно допустить, что Артамада, опасаясь гнева альгвазила, решил пойти на обман и просто, так сказать, поспособствовал нормальному зачатию подопытной…

Шарль безмолвствовал, в душе, однако, уже допуская подобный ход событий.

У Сконци мелькнула мысль: «А вдруг я и впрямь собираюсь лишить жизни невинного младенца?», но он тут же отверг ее, заподозрив Ангелику-Исидору в желании притупить его бдительность:

– Все ваши предположения, сударыня, абсолютно беспочвенны. Бывшая монахиня и ее так называемый ребенок должны сгореть в очистительном огне!

Шарль вдруг вспомнил слова встреченного по дороге в Таррагону слепого монаха: «Иезуитов, доминиканцев и инквизиторов я чувствую за сто шагов: от них исходит запах крови невинных жертв… Ты найдешь то, что ищешь, но, боюсь, тебя постигнет разочарование…»

– Я категорически против столь одиозного решения! – решительно заявил он. – Жертв на моей совести, конечно, много, но младенцев и беременных женщин я никогда не лишал жизни! И вам не позволю!

– Тогда что же вы предлагаете, граф?! – воскликнул Сконци, сверкая полными праведного гнева глазами.

– Я настаиваю на своем первом предложении – передать Марию в руки правосудия!

Сконци желчно усмехнулся:

– А не страшитесь, граф, что вам придется выступать на том суде свидетелем? А из свидетеля, поверьте моему опыту, очень легко превратиться в обвиняемого!..

– С чего бы?

– Что ж, попробую объяснить… Во-первых, мы с вами прекрасно знаем о роде занятий так называемой «донны Исидоры Монтехо» и, следовательно, давным-давно должны были сдать ее инквизиторам, вместо того чтобы слушать дьявольские россказни. Во-вторых, в ходе слушаний на суде всплывет рано или поздно имя графини де Ампаро, возлюбленной альгвазила-еретика, и вскроется наша связь с нею. Ну, а затем очередь дойдет и до нас с вами, мой друг… Не знаю, как вам, граф, но лично мне «испанский сапог» пока без надобности…

При упоминании об одной из самых жестоких инквизиционных пыток у Шарля неприятно засосало под ложечкой. «Пожалуй, старый иезуит прав», – подумал он.

Сконци расценил молчание собеседников как полное согласие с его доводами.

– Итак, больше никаких возражений! Вывезем Марию из замка и сож… – он осекся на полуслове, – свершим над ней справедливый суд. Тем более что я, как иезуит, наделен таким правом…

…Несмотря на видимую убежденность в собственной правоте, в душе Сконци слегка сомневался в правильности своих намерений. «А что, если младенец и впрямь зарожден благодаря частице крови Христа?» – эта мысль лишила иезуита покоя.

Архиепископ Санчо де Ледесма пребывал в скверном расположении духа. Причиной тому служила нерасторопность его людей, которым до сих пор не удалось выследить и схватить бывшего альгвазила и его помощника.

Архиепископ сгорал от нетерпения лично допросить этих отъявленных еретиков, ведь верный капитан Хулио, посетив замок на острове Форментера, доложил, что там творилось нечто страшное, несовместимое с заветами Святой Церкви. Из переписки де Нойи с альгвазилом Ледесма знал, чем именно занимались алхимики в лаборатории замка, и теперь мучился догадками: удалось тем вывести в чреве монахини Мессию или нет?