— Жаль, что ты не едешь, — сказал Филип. — Это было бы так здорово!

— Ой, а мне как жаль! Без тебя здесь будет очень скучно.

— Я много раз собирался сказать, что ты тоже должна ехать. Но мы же не можем оба бросить нашу старушку, правда?

— Нет, конечно.

— Ничего. Когда я найду остров, мы все отправимся посмотреть его. Держу пари, Бабуля М не устоит.

— Возвращайся скорее, — сказала я. Филип предложил мне сделать копию карты.

— Чтобы у тебя она тоже была, — сказал он. — Как бы то ни было, лучше пусть их будет две.

— По-моему, я могу сделать ее почти по памяти.

— Я хочу, чтобы карта была точной.

— Хорошо.

Я сделала карту. Я даже гордилась ею. Я показала ее Филипу, и тот сказал:

— Превосходно. Точно до мельчайших деталей. Положи ее куда-нибудь в надежное место. Я сказала, почти не раздумывая:

— Я спрячу ее в глубь одного из ящиков.

И у меня появилось странное чувство, что так, должно быть, сказала или подумала Энн Элис, когда ей дали карту.

А теперь Филип уезжал. Бабуля М выглядела бледной и печальной, когда мы стояли на пристани и смотрели, как корабль скользит прочь из гавани, и Филип машет нам с палубы.

Мы оставались на "причале до тех пор, пока он не скрылся из виду.

Жизнь стала монотонной. Дни казались долгими и по мере того, как они тянулись, — угнетающими, находясь в саду; я часто смотрела на новое окно, появившееся на доме, и иногда мне казалось, что я вижу там лицо. Темными вечерами в большом доме, где появились тени, у человека разыгрывается воображение.

Пришло Рождество. Я не могла дождаться, когда оно закончится. Без Филипа Рождество было совсем другим, и к тому же в такие дни особенно явственно чувствовалось, как нам его не хватает.

Мы старались выказать энтузиазм. Обсуждали подарки и всякое такое. Но единственный подарок, который мне бы хотелось получить, — это Филипа, входящего в дверь.

К нам пришли Фентоны, а мы посетили Голтонов. Мы обедали со священником и его пустоголовой женой. Устроили в поместье рождественский праздник для деревенских детей на следующий день после дня подарков точно также, как делали это всегда. Мы пытались устроить обычное Рождество.

— Время идет, — сказала Бабуля М. — Он скоро вернется домой. Он ведь просто хочет взглянуть на это место и удостоверится, что остров там, а потом он вернется домой.

Я не была в этом уверена. Филип всегда хотел уйти в море. Он будет покорен океаном, надеясь сделать новые открытия… Так же, как это было бы со мной, поплыви я с ним.

В феврале мы получили от него письмо. Какая это была радость! Я прочитала его. Бабуля-М тоже прочитала его, я прочла ей письмо вслух, а она прочла его вслух мне, ибо, читая, мы словно чувствовали, что Филип рядом.

"Дорогие Бабуля и Эннэлис! Сидней. Вот я и приехал! Не могу поверить, что я действительно здесь и что вы находитесь по ту сторону океана. Наше путешествие прошло довольно гладко — по крайней мере, мне так сказали. Я бы сам вряд ли писал его как спокойное. В ботанической экспедиции есть несколько забавных ребят. Сейчас они здесь, в Сиднее, и завтра уезжают, И я останусь один.

Я собираюсь исследовать острова на протяжении нескольких сотен миль в сторону от побережья. Здесь есть корабль, который ходит туда каждую среду. То есть послезавтра. Так что я отправлю письмо до отъезда.

Надеюсь, письмо дойдет. Путь долгий, но меня заверили, что письма доходят в целости и сохранности, и каждую неделю из Австралии в Англию отправляют четыре сотни почтовых сумок.

Жаль, что вас нет со мной. Тогда все было бы прекрасно. Я встретился кое с кем в Сиднее, но пока никто не дал мне никакой информации о Райском острове. Я изучил несколько карт, но ни на одной из них остров не помечен. Он и впрямь очень таинственный.

Как только появится что-нибудь новое, я снова напишу. Я совершенно здоров и еще никогда не чувствовал себя так хорошо. И просто горю желанием ехать дальше. Возможно, скоро вы меня увидите.

Ваш преданный внук и брат Филип."

— Кажется, он находит жизнь веселой и интересной, — заметила Бабуля М.

— Филип всегда находит жизнь веселой и интересной.

— У него всегда была тяга к странствиям. Но, может быть, попробовав их, он станет тосковать по домашним удобствам.

Я не была в этом уверена.

Один день сменялся другим. И каждый день я ждала; не придет ли письмо от Филипа.

— Разумеется, нельзя быть уверенной в почтовом сообщении на таком расстоянии, — говорила Бабуля М. — Осмелюсь предположить, что многие письма теряются.

Я соглашаясь с ней, но как же я ждала новостей! Мастерская потеряла для меня всякую привлекательность. Каждый раз, приходя туда, я думала о Филипе. Глядя на карты этих далеких морей, я думала о страшных вещах, которые могли случиться с моим братом. Я вспоминала описания бурь в дневнике Энн Элис. Где же Филип? И как он передвигается по этим морям? Он говорил о том, что возьмет лодку, чтобы добраться до островов. Был ли он все еще там?

Беседы с Бенджаминам не приносили особого утешения. Он изо всех старался казаться жизнерадостным и оптимистичным, но на самом деле нагонял тоску.

Бабуля М очень старалась вывести нас из состояния меланхолии и со свойственным ей здравым смыслом решила, что нам следует прекратить мучить себя различными предположениями. Было бы замечательно получить письмо от Филипа, но раз уж мы его не получили, то надо учитывать трудности сообщения и не думать о худшем. Как бы то ни было, надо продолжать жить своей жизнью.

Услышав, что в Лондоне проводится конференция картографов, Бабуля объявила о своем намерении отправиться в столицу. Бенджамин и я должны были сопровождать ее.

— Это будет исключительно интересно, — заявила Бабуля.

Я подумала: «Как было бы здорово, если бы и Филип ехал с нами!» Потом я постаралась вести себя разумно и полностью отдалась приготовлениям к отъезду.

Наша поездка должна была продлиться три дня, и Бенджамину было велено заказать номер в «Блейк-отеле», где во время наездов в Лондон всегда останавливалась наша семья. Это был очень респектабельный отель, что называется, «старомодный»; и располагался неподалеку от Пикадилли. Мне уже прежде доводилось там останавливаться, и на меня произвела впечатление приглушенная атмосфера, как мне казалось, создававшаяся тяжелыми драпировками и толстыми коврами, портье в темно-синих ливреях с единственным светлым пятном — блестящими медными пуговицами, бесшумно ступавшими официальными и незаметными горничными.

Во время конференции предполагалось провести несколько заседаний и бал в одном из отелей.

Приготовления шли полным ходом. Нам необходима были новые бальные платья. В доме царила суета, которую вопреки всему я находила волнующей, и это действительно немного отвлекало наши мысли от тревоги за Филипа.