Он бросил злобный взгляд на Нангавана и отвернулся.

— О какой стойкости идет речь? Кто должен быть стойким? — тонким голоском осведомился Яков. — Я что-то не сообразил.

— В огороде бузина, а в Киеве дядька! Вот о какой! — не унимался Криш. — Мы спрашиваем про одно, а нам преподносят совершенно другое. Лапшу на уши вешают.

— Я не согласен! — пискнул Яков. — Я… требую уважения! Мы здесь одна семья или кто?

— Или кто! — передразнил его Длинный.

Хаким делал вид, что весь этот спор его не касается. Учитель же с трудом сохранял невозмутимость. Он решил запустить вторую фразу, еще похлеще. Авось она возымеет действие.

— Кто властвует, благодаря своей сути, подобен звезде, которая пребывает на месте, тогда как прочие звезды ходят вокруг нее! — высокопарно заявил Нангаван.

Снова воцарилось молчание.

Хаким опустил глаза. Белкин бросил в рот несколько орехов и быстро начал жевать. Длинный Витя прикусил губу, а Яков, нервно почесываясь, заерзал на месте.

— Над нами издеваются! — пронзительно завопил Криш. — До каких пор это будет продолжаться? Кто тут вообразил себя звездой, вокруг которой мы должны вращаться? Здесь все равны.

— Да! — не переставая жевать, кивнул Белкин. — Перед Богом все равны. И звезды, и люди…

— Это что же получается? — пропищал Яков. — Кто-то звезда, а кто-то, извините, холуй, который не имеет права голоса?

Длинный Витя наконец получил возможность выплеснуть на Якова все свое раздражение, накопленное за время пребывания в общине.

— Мы не на избирательном участке, — ядовито заметил он, испепеляя молчуна взглядом. — Чтобы говорить о праве голоса! Ты, Яша, в прошлых жизнях, видимо, привык к руководящим ролям. То у дворян командовал, то у комиссаров. Теперь нами хочешь покомандовать. Ишь, как тебя прорвало! А то все молчал да молчал. Я тебя, братец, сразу раскусил.

— Я не собираюсь никем командовать, — защищался Яков. — Мне только не нравится высокомерие…

— Хватит переливать из пустого в порожнее! — положил Криш конец их перепалке. — Так мы ничего не добьемся. Пора переходить к делу. Раз никто признаваться не хочет, тогда…

Он обвел присутствующих угрожающим взглядом.

— Мы не на допросе, — пискнул Яков, подражая Длинному.

Тот не остался в долгу.

— Цыц! Контра недобитая! — рявкнул он.

— Прекратите! — не выдержал толстяк. — Как вы можете? Вспомните о духовном…

Криш понял, что решительных действий, кроме него, предпринять некому. И приступил к своим обязанностям.

— Шутки кончились, — зловеще произнес он. — Белыч, показывай!

Наступила пауза. В тишине слышно было напряженное сопение толстяка.

— Может, не надо… — растерялся он.

— Показывай! — приказал Криш. — Давай, не тяни. Все уставились на Белкина, который чуть не подавился своей жвачкой.

— Ребята, я… Ну, в общем, я понял свое несовершенство. Мой главный недостаток — гордыня. Вот я и… решил вырабатывать смирение. Криш посоветовал мне завязывать всем шнурки на ботинках, мыть после всех посуду… То есть быть у вас на побегушках. А я… не смог так сразу перестроиться. Тогда Криш говорит: «Если не получается сразу, начинай постепенно».

— Ты суть излагай, — сердито бросил Длинный. — Не отвлекайся.

— Я и излагаю… Сейчас вы все поймете. Я понял, что Криш прав, и задумался, с чего бы начать. Самое подходящее дело — уборка.

— Так это ты здесь порядок навел? — вмешался Яков. — А я-то голову ломал. Чудеса, думаю. Уходили дрова пилить, было грязно. Пришли — чисто…

Белкин смутился. Грех гордыни имел-таки место.

— Да… — пробормотал толстяк. — Это моя работа. Мне было неловко убирать при всех, и я занялся этим в ваше отсутствие. Из-за уборки все и случилось.

— Далеко тебе еще до просветления, Белыч, — притворно посочувствовал Длинный.

— Я знаю…

Криш понял, что толстяка пора вернуть к главному.

— Ладно, ты дело говори. При чем тут твоя уборка?

— При всем, — встрепенулся толстяк. — У меня какой подход? Если уж взялся за что-то, исполняй с усердием. Это как послушание в монастыре. Я решил навести у нас в доме идеальный порядок. Начал с постелей. Хотел вытрясти пыль из матрацев и одеял, аккуратно перестелить…

Нангаван насторожился. Ему все меньше и меньше нравились откровения Белкина. Но и заткнуть толстяку рот при всех он не мог.

— Ты что, в наших постелях рылся? — пропищал Яков. — Кто тебя просил?

— А зачем просить? Я добровольно… Я хотел чистоту навести, услужить вам. Христианское смирение велит нам любить ближних своих, как самих себя.

— Понятно, — фыркнул Длинный. — Дальше-то что? Из-за чего весь сыр-бор?

Белкин засунул в рот новый орех и принялся жевать. Он сильно нервничал. Криша взбесила нерешительность толстяка.

— Да выплюнь ты свою жвачку! Что ты, как священная корова, жуешь и жуешь? Тебе надо было в Индию ехать за просветлением. В ашрам. Там бы тебя давно святым сделали.

— В Индию? — растерялся Белкин. Криш сжал зубы и застонал.

— Держи меня, — сказал он Длинному Вите. — А то я его сейчас убью! Прикончу на месте!

— Говори, Белыч, — пропищал Яков. — Неровен час, у кого-нибудь нервы не выдержат. Терпения больше нет ждать, пока ты соберешься с мыслями. Ну, занялся ты постелями, и что?…

Толстяк с испугу подавился орехом и раскашлялся. Криш принялся с остервенением хлопать его по спине.

— Скажешь ты, наконец, или нет? — приговаривал он. — Говори, а то хуже будет!

Белкин продолжал кашлять. С трудом отдышавшись, весь красный и потный, он выдавил из себя одно слово: «С-сейчас». Под напряженными взглядами членов общины толстяк ринулся в заваленный старыми циновками угол, поколотился там и с довольным видом вышел на середину комнаты.

— Вот! — торжественно заявил он.

Все невольно повставали со своих мест. В руках Белкин держал скомканную тряпочку не первой свежести.

— Дай сюда, — не выдержал Криш.

Толстяк ловко увернулся, несмотря на свою комплекцию, и отскочил.

— Нет уж, это я нашел! Я сам покажу.

— Не трогай его! — взвизгнул Яков. — Что ты кидаешься, как бешеный?

Длинный Витя сделал шаг к Белкину, готовый выхватить у толстяка его находку, и только Хаким и Нан — гаван не вмешивались в происходящее.

Белкин забыл о своей жвачке. Он попятился, осторожно развернул тряпочку и обвел взглядом присутствующих. На мятой ворсистой поверхности лежали два желтоватых камешка — побольше и поменьше.

— Смотрите… — зачарованно прошептал толстяк. Наступило гробовое молчание.