Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ситра Терранова и Роуэн Дэмиш? – спросил один из офицеров.
– Да, а в чем дело? – ответил Роуэн.
Он выступил немного вперед, словно пытался заслонить Ситру плечом. Ему эта поза казалась галантной, но Ситру она взбесила.
– Вы должны последовать за нами, – сказал офицер.
– Почему? – спросил Роуэн. – Что происходит?
– Ответа не будет. Это выходит за рамки нашей компетенции.
Ситра отодвинула плечо, которое, по замыслу Роуэна, должно было ее защищать.
– Мы ученики жнеца, – сказала она, – а это означает, что Охрана Лезвия должна служить нам, а не наоборот. Вы не имеете права никуда забирать нас против нашей воли.
Вероятно, это было не совсем верно, но на время остановило офицеров.
И тут из темноты раздался голос:
– Я возьму это на себя.
Из темноты выросла знакомая фигура, столь неуместная в скромной обители жнеца Фарадея. Золоченая мантия Высокого Лезвия не сияла, как всегда, в неясном свете, исходившем из дверного проема. Она была тусклой, почти коричневой.
– Прошу вас… вы должны немедленно пойти со мной. Я пошлю кого-нибудь за вашими вещами.
Роуэн был в пижаме, а Ситра – в халате, а потому они не спешили подчиниться приказу, хотя и понимали, что их внешний вид сейчас – не самое важное.
– Где жнец Фарадей? – спросил Роуэн.
Высокое Лезвие глубоко вздохнул.
– Он прибег к седьмой заповеди и лишил себя жизни.
* * *
Высокое Лезвие, Ксенократ, был пучком противоречий. Он носил золоченую мантию, украшенную богатым барочным шитьем, и в то же время – потрепанные изношенные тапочки на ногах. Жил в простой деревянной хижине, но эта хижина венчала крышу высочайшего здания в Фалкрум-Сити. Предметы мебели были разрозненны и убоги, словно из лавки старьевщика, зато на полу лежали музейного качества ковры, коим не было цены.
– Я расстроен и огорчен не меньше вашего, – сказал Ксенократ Роуэну и Ситре, которые пока не пришли в себя от шока, а потому не могли сообразить, на каком они свете. Было раннее утро; они втроем приехали в Фалкрум-Сити в частном гиперпоезде, а теперь сидели на небольшой, покрытой деревом площадке, которая выходила на ухоженный газон, лишь невысоким барьером отделенный от края крыши семидесятиэтажного здания. Высокое Лезвие не любил, когда что-то препятствует его взору; а если какой-то глупец ненароком переступит через ограду – придется ему тратить время и деньги на восстановление.
– Когда жнец покидает нас, это всегда ужасно, – со скорбью в голосе говорил Ксенократ, – особенно столь уважаемый член нашего сообщества, как Фарадей.
У Высокого Лезвия внизу была целая свита помощников и лакеев, которые помогали ему справляться с делами, но здесь, дома, не имелось под рукой даже слуги. Еще одно противоречие. Он сам заварил чай и разлил по чашкам, предложив сливки, но не сахар.
Роуэн отпил из своей чашки, Ситра же отказалась хоть что-нибудь принимать от этого человека.
– Он был замечательным жнецом и хорошим другом, – сказал Ксенократ. – Нам будет так его не хватать!
Невозможно было понять, искренен Высокое Лезвие или нет. Как и все, что касалось этого человека, его слова казались одновременно правдой и ложью.
Ксенократ рассказал Роуэну и Ситре о том, как Фарадей закончил свои земные дни. Накануне вечером, около десяти с четвертью он стоял на местной железнодорожной станции. А когда приблизился поезд, спрыгнул на рельсы. Рядом стояло несколько свидетелей, которые были рады тому обстоятельству, что жнец покончил с собой, а не с ними.
Если бы это был не жнец, изувеченное тело пострадавшего мигом бы отправили в ближайший восстановительный центр, но по поводу жнецов правила непреложны. Восстановления быть не должно.
– Но в этом нет никакого смысла! – сказала Ситра, безуспешно борясь со слезами. – Он совсем не похож на человека, способного на такие поступки. Он относился к своим обязанностям жнеца и нашего наставника очень серьезно. Мне не верится, что он мог просто так все бросить…
Роуэн помалкивал, ожидая, что скажет Высокое Лезвие.
– В общем-то, – сказал наконец Ксенократ, – определенный смысл в этом есть.
Сделав мучительно долгий глоток из своей чашки, он вновь заговорил:
– Обычно, когда умирает жнец-наставник, его подопечные лишаются статуса учеников.
Ситра издала стон, осознавая то, что подразумевали эти слова.
– Он сделал это, – продолжил Ксенократ, – чтобы освободить одного из вас от обязанности лишать жизни другого.
– А это означает, – сказал Роуэн, – что все произошедшее есть следствие вашей ошибки.
И добавил, с едва скрытой насмешкой:
– Ваше превосходительство.
Ксенократ посуровел.
– Если ты имеешь в виду решение организовать между вами смертельное состязание, то это было не мое предложение. Я просто выполнил волю сообщества жнецов, и, если быть откровенным, то твои домыслы оскорбительны.
– Но мы не слышали волю сообщества, – напомнил Роуэн, – потому что голосования не было.
Ксенократ встал и закончил разговор словами:
– Я сочувствую вашей потере.
Хотя потеря эта относилась не только к Ситре и Роуэну, но и ко всему сообществу жнецов, Ксенократ об этом не сказал.
– И что теперь? – спросила Ситра. – Мы едем домой?
– Нет, – ответил Ксенократ, не глядя в глаза ни Ситре, но Роуэну. – Обычно в случае смерти наставника учеников отпускают на свободу, но иногда другой жнец может заменить погибшего и продолжить обучение. Это случается редко, но бывает.
– И это будете вы? – спросила Ситра. – Вы решили нас готовить?
Роуэн, не дожидаясь ответа, увидел правду в глазах Ксенократа.
– Нет, это будет не он. Кто-то другой.
– Мои обязанности Высокого Лезвия не позволяют мне брать учеников. Но вам должно быть лестно: не один, а сразу два жнеца вызвались учить вас.
Ситра покачала головой:
– Нет. Мы связаны клятвой со жнецом Фарадеем, и более ни с кем. Он умер, чтобы освободить нас, и мы должны быть свободны.
– Боюсь, что я уже дал свое благословение, а потому дело можно считать решенным.
Затем Высокое Лезвие повернулся к каждому по очереди.
– Ты, Ситра, станешь ученицей Досточтимого жнеца Кюри, – сказал он.
Роуэн крепко-накрепко сжал веки, закрыв глаза. Он знал, что произнесет Ксенократ, еще до того, как тот открыл рот.
– А ты, Роуэн, – закончил Высокое Лезвие, – продолжишь свое обучение в умелых руках Досточтимого жнеца Годдарда.
Никогда прежде не брала себе учеников. Никогда не считала, что имею право подчинить другого человека тому стилю жизни, которого мы придерживаемся. Иногда я задаю себе вопрос: а что заставляет других жнецов делать это? У кого-то это проистекает из тщеславия: «Учись у меня, благоговей предо мною – я так мудр!» Для других это – компенсация отсутствия детей (жнецам не разрешается иметь потомство): «Стань на год моим сыном или дочерью, и я дам тебе власть над жизнью и смертью». А для кого-то это подготовка к самоуничтожению: «Стань моим новым «я», чтобы мое старое «я» могло покинуть этот мир вполне удовлетворенным».