Потом Алли дю Бек дотронулся до талисмана на шее и ухмыльнулся.

— Я приведу папашу, он тут охраняет границу, — сказал мальчишка и побежал в лес, оставив Каллада наедине с мертвецами.

Процесс выздоровления тянулся мучительно медленно.

Каждое утро Каллад просыпался в страхе, боясь осмотреть раны, на тот случай, если дневные улучшения пали жертвой новой инфекции. Первые несколько недель он морщился даже от собственного легкого прикосновения.

Деревня Фирштайн была едва ли больше четырех камней, упомянутых в ее названии, — двойной ряд домишек, теснящихся вдоль берегов грязной реки. Селяне приняли дварфа радушно, хотя многие откровенно глазели на чудака, пробующего делать по утрам зарядку, чтобы вернуть себе хоть немного сил и подвижности, отнятых ранами. Местные никогда раньше не видели дварфа, и он любезно терпел их любопытство. Каллад рубил дрова, молол зерно и работал, работал, ежедневно закаляясь, пока силы не начали, наконец, восстанавливаться.

Лотар дю Бек, отец Алли, оказался славным человеком. Он похоронил останки товарищей Каллада и позаботился о том, чтобы выздоравливающий дварф был сыт и имел крышу над головой.

Одно лишь он не решился сказать гостю — что колдуна не было среди мертвых.

Ход боя, написанный в грязи, был для стража границы открытой книгой, так что он отлично представлял себе, как разворачивалась драка. Человек дошел до места, где вампир нагнал мага, но труп не обнаружил. Схватка была односторонней. Отсутствие тела встревожило и приграничного стража, и дварфа. Стал ли чародей пленником вампира? Лежит ли он мертвым где-нибудь в грязи?

Если колдун в плену, то с каждым днем он уходит все дальше и дальше.

Меньше месяца прошло с тех пор, как Каллад поклялся, что на его совести не будет больше смертей.

Кантор же делал невозможным сдержать это обещание.

Каллад и пограничник часто беседовали, когда Лотар возвращался из ночного патруля. Каждый день приграничная полоса становилась все опаснее и опаснее. Лотар постоянно говорил о громадных черных волках ростом с человека, рыщущих во тьме в поисках добычи. Он то и дело находил трупы оленей и ланей, растерзанные, с разорванным горлом и боками, со сломанными ребрами и без внутренностей, ставших пищей зверью.

Черные волки тревожили дю Бека не только своей неестественной величиной и силой, превосходящей силу любого волка, на которого ему когда-либо приходилось охотиться, но и тем, что они не боялись человека. Не отступали, почуяв его запах. В ночи они выли, словно перекликаясь друг с другом, кружили поблизости, отгоняли Лотара от места своей кормежки. Животные проявляли удивительную хитрость и всегда держались стаей — никогда поодиночке.

Однажды вернувшийся с дежурства дю Бек тяжело опустился на стул и стянул перчатки.

— Я убил одного, — сказал он дварфу. Они достаточно часто обсуждали странных зверей, чтобы Каллад понял, о чем речь. — Он следовал за мной тенью, то ли пытался увести от чего-то, то ли привести куда-то — не знаю. Это было как-то неправильно. По спине бежали мурашки, когда я чувствовал на себе его взгляд. Я не мог избавиться от ощущения, что он охотится за мной, а этого я позволить не мог. Я свалил его одним выстрелом, попав прямо в горло стрелой с серебряным наконечником.

Пограничники пользовались серебряными стрелами еще со времен первых вампирских войн, когда Влад фон Карштайн нападал на поселения вдоль Бурной реки. Тут случалось всякое — в том числе и родные мертвецы вставали из могил по ночам. Защищаясь, люди цеплялись за любые суеверия, включая серебро, чеснок, белые розы, мощи и святую воду.

Бродячие лудильщики и просто проходимцы вели бойкую торговлю псевдорелигиозными безделушками. Ведь все дело в вере. Людям хотелось верить, поэтому из них с легкостью вытягивали деньги, давая взамен теплое, но ложное ощущение защищенности.

— Я своими глазами видел, как он упал, дварф, но когда я пошел за стрелой, труп зверя исчез. Вместо него в грязи, раскинувшись, лежало обнаженное тело человека, Каллад. Не волка, человека! Морр свидетель, когда я выдернул стрелу, на острие не было ни капли крови. Говорю тебе, темные дела творятся вокруг, мрак собирается. — Лотар дю Бек покачал головой, отломил горбушку хлеба и макнул ее в миску с дымящейся похлебкой, только что поставленную на стол женой.

Дварф не собирался спорить. Он достаточно повидал, чтобы понимать: зло опять пробудилось. Истории Лотара о незнакомцах, путешествующих только ночами, о черных каретах на дорогах, о неугомонных диких животных, шастающих у границы, и вот теперь — об огромных волках, которые на самом деле люди, не оставляли места воображению. После нескольких лет относительного затишья враг снова собирал силы.

— Ты поступил правильно, друг мой.

— А толку? Каждую ночь их все больше. Что такое одна смерть при их-то количестве? Мелочь, и только. Они как черный вал смерти, готовый подмять под себя страну и все, что стоит между ними и простыми честными жителями Империи, — горстка стражей границы и людей вроде тебя.

— Ну, я не человек, но я не в обиде. Я понял тебя, но ты ошибаешься. Мы не одни, совсем нет. Каждый из этих простых честных жителей возьмет оружие и выступит против бестий. Не принижай их, они добрые люди.

— Да, и добрые люди умирают, Каллад, и убить их куда проще, чем этих тварей. Ты и сам все прекрасно знаешь. Прошлой ночью вернулся Андреас. Эта проклятая земля изменила его. Он так любил смеяться — до вчерашнего дня. А теперь говорит лишь, что видел вещи, которые не пристало видеть живому человеку. Не хочу принуждать его, он все расскажет, когда будет готов. Но то немногое, чем он поделился, воистину мрачно. Одну женщину забрали силой. Черная повозка с гербом фон Карштайна приехала в деревню, и трое мужчин схватили ее. А за день до этого чужаки расспрашивали о жителях села, задавали странные вопросы.

— Какие?

— Есть ли там кто-нибудь, кому необычайно везет — в карты, например, или в кости.

— Ясно.

— Женщина была повитухой. Она спасла несколько младенцев, даже тех, которые шли ножками вперед.

— Чего же хочет от нее граф-вампир? Мертвецы, кажется, не беременеют.

— Не в первый раз черные повозки забирают кого-то из наших мест. Это случается все чаще и чаще, словно кто-то — или что-то — коллекционирует людей вроде нее: людей, в которых что-то есть, что-то, что отличает их от других, — удача, дар или талант. Не к добру это, попомни мои слова.

Каллад лежал на спине, в пыли, отжимая от груди мешок, набитый камнями, железяками и прочим хламом. Руки его тряслись от дикого напряжения. Дварф досчитал до десяти и, задыхаясь, медленно опустил тяжесть, снова досчитал до десяти и повторил упражнение, упрямо зашипев сквозь стиснутые зубы.

Плечи, спина и бока горели, но впервые за несколько месяцев боль причиняли не раны, а честные нагрузки. Он все еще берег левый бок, перенося вес немного вправо, но в целом дварф уже поправился и окреп настолько, чтобы помогать на фермах, получая за труд еду и приют.