Василь Бурим стал свидетелем и следующего эпизода. Несколько солдат на главной улице города Дойче-штрассе устроили себе развлечение: грубо задевали проходящих местных жителей, бросали им оскорбительные реплики, насмехались над ними.

Кузнецов, заметив ото, тут же поставил их во фронт и обрушил на солдат весь свой запас крепких немецких выражений. Затем он заставил гитлеровцев несколько раз промаршировать перед ним строевым шагом. На прощание предупредил взмокших солдат: «Я научу вас, тыловых крыс, как балаганить на улице. Убирайтесь отсюда!»

Когда солдаты поспешно ушли, Бурим сказал:

– С какой ненавистью смотрели они на вас, разорвать готовы были!

Кузнецов, все еще не успокоившись, ответил:

– Вот и хорошо! Это ведь они не меня хотят разорвать, а офицера собственной армии.

17 августа Кузнецов сидел в парикмахерской неподалеку от Парадной площади, когда до его слуха донесся лай собак, предостерегающие окрики на немецком языке и пение… «Интернационала»! Он быстро вышел на улицу, и глазам его предстало зрелище, наполнившее сердце ненавистью и болью, горечью и гордостью.

По улице гнали колонну пленных женщин. Они шли обессиленные, еле передвигая ноги. Раненых в грязных окровавленных повязках поддерживали под руки подруги.

Медсестры, санитарки, радистки, попавшие в фашистский плен…

А сзади, спереди, по бокам колонны шагали рослые, откормленные эсэсовцы с автоматами. Некоторые из них еле удерживали на поводках свирепых, натасканных на людей овчарок.

Девушки пели «Интернационал». Несломленные. Гордые. Непобедимые. И слова великого гимна внушали страх их конвоирам.

Вечером Зиберт встретился с фон Диппеном и словно невзначай спросил, что стало с пленными женщинами.

– Отправили на Белую… – с полным равнодушием ответил тот.

Фон Диппен зашел, чтобы, как обычно, поделиться ровенскими новостями и заодно одолжить деньги. Получив просимую сумму, фон Диппен спросил Пауля Зиберта, собирается ли он в «Немецкий театр» на собрание, где будет выступать прибывший из Мюнхена один ил лучших ораторов Германии. Кузнецов ответил, что рад бы пойти, но, к сожалению, у него нет пригласительного билета, на что фон Диппен тут же вручил ему входной билет, отпечатанный на плотной веленевой бумаге. Из приглашения следовало, что 18 августа, в восемь часов вечера, в помещении «Немецкого театра» приехавший из Мюнхена имперский оратор рейхсэнзацреднер Шойман прочитает доклад под названием «Вера Германии в ее миссию».

Рассматривая билет, Кузнецов обратил внимание на примечание: «Явка обязательна» – и неудержимо рассмеялся. Вот уж чего никогда не мог предвидеть бывший уральский комсомолец Коля Кузнецов, что ему придется присутствовать на собрании активистов нацистской партии, причем в «обязательном» порядке!

К театру он прибыл минут за десять до начала, предъявил охранникам пригласительный билет и прошел в зал. Здесь уже собралась вся верхушка ровенских оккупационных властей и офицеры гарнизона. В глазах рябило от погонов, орденов, нарукавных повязок, аксельбантов. Сцену «украшали» (если только можно употребить в данном случае это слово) огромный портрет фюрера, германский орел и полотнище со свастикой.

Ровно в восемь часов на сцену стремительно выбежал коротенький человечек с невыразительным лицом, облаченный в коричневую форму, взобрался на кафедру и обрушил на собравшихся ноток истерического красноречия.

«Что ж, подкуемся теоретически», – с иронией сказал сам себе Кузнецов, устроившись поудобнее в кресле.

Имперский оратор, явно подражая фюреру, два часа подряд изрыгал человеконенавистнические бредни об исторической роли великой Германии – спасти цивилизацию от большевизма, о священной миссии Адольфа Гитлера, о несокрушимом арийском духе, о тысячелетнем рейхе.

– Мы должны уничтожить славян поголовно, – выкрикивал господин рейхсэнзацреднер, – потому что они недостойны быть даже рабами германской нации! Враг силен и нас ненавидит. Они не сдаются. Даже их женщины, когда их ставят к стенке, плюют нам в лицо!

Дорога в лагерь для Кузнецова, других разводчиков и связных была полна опасностей. Гитлеровцы и украинские буржуазные националисты: бандеровцы, бульбовцы, мельниковцы боялись встреч с партизанами в открытом бою, но постоянно охотились на связных. Фашистские засады на пути к Ровно стали серьезно мешать своевременной доставке информации, реально угрожали жизни связных. После гибели Николая Приходько разведчикам пришлось придавать охрану.

9 июля 1943 года у села Скрежетовки бандеровцы убили москвича – комсомольца Гришу Шмуйловского, только в апреле прибывшего из Москвы с очередной группой парашютистов. Гриша нес в отряд пакет от Кузнецова. Шмуйловский был всеобщим любимцем, храбрым бойцом, талантливым поэтом – его перевод «Гамлета», сделанный им еще в бытность студентом ИФЛИ, до сих пор высоко оценивается в поэтических кругах. Шмуйловский и его спутник, партизан Сергей Кузьминов, попав в засаду, свыше часа отстреливались, пока у них не кончились патроны. Потом они попытались прорваться через болото. Кузьминову это удалось, но Гриша погиб.

Дорогу в лагерь нужно было обезопасить, тем более что командование разрабатывало уже проведение в Ровно ряда серьезных разведывательных операций. Помог случай.

28 июля разведчика комсомольца Всеволода Попкова, шедшего с «маяка» в отряд, кто-то тихо окликнул из-за дерева. Оглянувшись, он увидел человека в черном эсэсовском мундире. На его фуражке вместо обычного черепа был трезубец. Такую форму носили предатели украинского народа, служившие в так называемом «украинском СД». Гитлеровцы использовали их для борьбы с партизанами и карательных экспедиций.

Попков вскинул было автомат, но человек замахал руками.

– Не стреляй, поговорить надо!

Незнакомец рассказал, что немцы его мобилизовали насильно, что он и три его товарища хотят уйти к партизанам.

Попков слушал его недоверчиво.

– А где же стоит ваш отряд?

– В Руде Красной. Сто человек. Командует атаман Вишня.

О встрече в лесу Попков доложил командованию.

– Нужно принять решительные меры, – сказал Медведев, – чтобы обезопасить связных и обеспечить связь с разведчиками в Ровно.

Уничтожение вражеского отряда в Руде Красной было поручено замполиту Сергею Трофимовичу Стехову. Желающих участвовать в предстоящей боевой операции оказалось более чем достаточно. Все хотели воевать, к командованию началось паломничество добровольцев. Задача, поставленная перед отрядом в Москве – глубокая разведка, – не позволяла без крайней надобности ввязываться в бой. Но сейчас как раз и была эта крайняя надобность.

Первыми на разведку ушли Борис Сухенко и Владимир Ступин. Они установили, что бандиты расположились в основном в восточной части села и нападения не ожидают. В ночь с 30 на 31 июля партизаны окружили Руду. С рассветом по команде Стехова начался бой. В первых рядах, как всегда, шли комсомольцы москвичи-парашютисты Валентин Семенов, Владимир Ступин, Борис Черный, Всеволод Попков, Сергей Рощин, Борис Сухенко, Григорий Волков. Лев Ермолин и Александр Базанов в неизменной зеленой фуражке. Достойно сражался и партизан Владимир Малашенко – своим ручным пулеметом он работал, как шахтер отбойным молотком. Отличились и другие партизаны, присоединившиеся в разное время к отряду уже во вражеском тылу: Борис Харитонов, Николай Бондарчук, Петр Королев, Николай Киселев. Отлично сражался и связной из Здолбунова, Леонтий Клименко, бывший тогда в лагере и уговоривший Медведева разрешить ему участвовать в бою.