Допили чай, снова пришёл Белов. Уже с кулёчком, где лежал нехитрый солдатский скарб и минимум туалетных принадлежностей. Майор не стал дожидаться, когда лечащий врач сочинит переводной эпикриз. Как напишете — пришлёте историю на отделение, а мы пошли. Когда их шаги стихли в коридоре, Казанцев опять взял в руки злополучную рентгенограмму. А почему снимок только один? Хотя понятно — этому Белову столько рентгена наделали, на отделение хватит. Не хотели лишний раз облучать, вот и сделали только развёрнутую картину лёгких… Стоп! А может… Да нет, не может. А вдруг? Да ну его… А всё же если проверить?

Казанцев как угорелый выбежал в коридор и помчался в отделение фтизиатрии. Вот она, мирно бредущая впереди парочка. Запыхавшийся подполковник догнал их и затараторил с придыханием: «Тащ майор! Стойте! Не могу я бойца без истории отдать. Забираю его назад. На часок. Допишем эпикриз и вот тогда переведём. Всё согласно инструкции». Майор смотрел на Казанцева совершенно ошалелыми глазами: «Слава, ты чё? Пошлёшь сестру со всеми бумажками… Или лечащий пусть сам принесёт. Какая проблема… Чего это ты в бюрократию ударился?» Казанцев перевёл дух и виновато сказал: «Не могу, брат. Порядок есть порядок. Рядовой Белов, за мной!»

Но в отделение Казанцев «дизеля» не повёл. Пошли они обратно в рентгенкабинет. Рентгенотехник тоже был несказанно удивлён — ведь полчаса назад этот боец тут уже был. Почему не сделал снимок в двух проекциях? Потому что боец твой аж визжит по поводу каждого рентгена. Просил один — сделал один. А если уж так нужен «вид сбоку» — прошу снова под аппарат.

Через десять минут Казанцев стоял в ординаторской, а вокруг него собрались удивлённые врачи. За дверью в коридоре, как медведь в зоопарке, маялся Белов. Врачи наперебой обсуждали новую рентгенограмму. На ней была уже набившая оскому знакомая грудная клетка «дизеля» в боковой проекции. А над рёбрами, сразу под кожей застыло в форме тоненького серпа нечто ужасно рентгенноплотное. Плотнее, чем кости! Тут задребезжал телефон. Звонили из туберкулёзного отделения: когда больного ждать? Как никогда?! А что у него? Что-что? Злокачественный кожный эндометриоз с маститом?[65] Дурацкие у вас шутки! Трубку повесили.

В ординаторскую вызвали Белова. Значь так, солдат. Не туберкулёз у тебя. Подозрение на одну нехорошую опухоль — завтра пройдём к хирургу, там он тебе сделает небольшой разрезик на коже и возьмёт маленький кусочек подкожной клетчатки на биопсию. Понял? Как не понял — биопсия, это когда берут ткани, чтобы под микроскопом смотреть. Всё, это приказ! И тут Белов первый раз сник. Его нагловатая ухмылка исчезла, выражение лица приобрело какую-то обречённость. Неужели испугался? А может, вот она — разгадка!

На следующее утро дрожащего Белова привели в хирургию. В том месте, где указали терапевты, хирург кольнул новокаина, помазал поле йодом и сделал совсем неглубокий разрез — в пару сантиметров. Потом отсёк маленький, как отстриженный ноготок, кусочек на вид абсолютно здоровой клетчатки, чикнул его пополам ножницами и положил в банку с фиксатором. Одну половину этого образца предполагалось посмотреть патологу, а вторую надлежало отправить на кафедру Судебной медицины в ВМА на предмет наличия рентгенконтрастных материалов в тканях.

Первым пришло заключение патолога — в образце подкожной клетчатки обнаружены мелкодисперстные частицы белого цвета. Признаков воспаления или иной патологии нет. А вот и заключение судебных медиков. Микроскопия дала те же результаты, но они провели ещё один, для медицины весьма необычный, анализ. Называется он мудрёно GDMS-тест[66]. И показал этот тест наличие в тканях бария! Барий в металлической или ионной форме весьма токсичен для организма, но есть и абсолютно нерастворимые соединения этого вещества. Они настолько инертны, что используются в медицине для контрастирования полых органов при рентгеноскопиях — знаменитая бариевая каша. Её дают пить литрами, и она прорисовывает желудок и кишки изнутри. Теперь синдром появления «туберкулёзного очага» стал ясен — Белов, наслушавшись фтизиатров и мотаясь в рентгенкабинет через день, просто решил подделать соответствующую картину. У рентгенолога он спёр немного бария, а потом ввёл его себе под кожу как раз в проекции левого лёгкого. Одного только не учёл — на боковом снимке такой «очаг» будет выглядеть как белая линия над рёбрами.

Подполковник Казанцев медленно и с расстановками читал рядовому Казанцеву Уголовный кодекс России. Он не собирался давать точные юридические разъяснения о том, где кончается «иной обман» и начинается членовредительство. В мозгах рядового Белова ситуация складывалась весьма просто — если начальник даст делу ход, то придётся сидеть. И делишки, за что «дизель» получил, теперь уж на суде припомнят… А это значит, здравствуй зона! Лет этак на пять. Его трепетное желание поменять два года дисбата на пять лет заключения как-то в момент улетучилось. Но тут подполковник Казанцев надавил на пользу чистосердечного признания. Мол, так и так, солдат, напишешь всё, как было с первого дня, военному следователю твою историю болезни передавать не буду — просто выпишу тебя в часть с коротким заключением в твоей медицинской книжке: «С такого-то по такое-то симулировал заболевания бронхо-лёгочной системы и кожи, реальной патологии не обнаружено, здоров». А соврёшь — завтра же в камере комендатуры на Садовой окажешься. Выбирай, солдат!

Писал Белов плохо, но тут уж постарался и родил автобиографический фолиант: «Я, рядовой Белов, чтобы избегнуть тягот и невзгод воинской жизни в дисбате, решил закосить. Взял фольгу, пластмассу, банку и тетрадный листок. Из фольги и пластмассы наделал «дымовушек», поджёг их и кинул в банку. Из листка скрутил трубочку и вдыхал из банки дым. Потом привезли в госпиталь, но там лёгкие быстро почистились. Тогда, чтобы кашлять, толок конфеты и вдыхал. И сахарную пудру тоже вдыхал, но пудра кончилась. Потом колол себя иголкой и втирал соль — врачи думали чесотка. Потом опять дышал дымом от пластмассы. А чтобы не нашли сажу в слюнях, ходил к туберкулёзникам, где один чмошник наплевал мне в баночку. Когда меня позвали в процедурку, я взял его харкоту себе в рот, и врачи вместо сажи нашли туберкулёзного микроба. Потом стырил в процедурке шприц, а у рентгенолога взял чуть-чуть его белой гадости. Эту дрянь развёл водой в блюдечке и вколол себе под кожу над рёбрами, но п/п-к Казанцев меня провёл на рентген сбоку, где всё оказалось не так. Обещаю исправиться. Рядовой Белов».

Прочитав признание, подполковник Казанцев задумался. Интересная информация к размышлению. Похоже, с «клиническими картинами» понятно. Первая и последняя «пневмонии» от пластмассы, а два приступа между ними — ингаляции сахарной пудрой и раскрошенным леденцом. То-то разница на рентгене заметна — размер вдыхаемых частиц не тот! Пудра легла в бронхиолах и альвеолах[67], конфетный порошок преимущественно в бронхах. Это объясняет и слабое дыхание Джексона — в трахее «гудят» налипшие сахарные крупинки. И сумасшедший кашель понятно от чего. А задышка — это ж настоящий ларингоспазм![68] Во урод, и не боялся же, ведь при таком «задыхе» запросто можно оказаться в реанимации, и это же какая пытка — сахар в дыхательное горло. И понятно, почему укол барием проворонили — укольная точка находилась как раз на месте «солёно-чесоточного» расчёса. Но самое омерзительное — это трюк с мокротой настоящего туберкулёзника. Каким надо быть животным, чтобы такое взять в рот? И как «понятия» такое допускают? А ещё более удивительно, что эти ребята «с понятиями» абсолютно не боятся заболеть…