Я опустил голову, словно нашкодивший мальчишка, не хотел смотреть ему в глаза. Не этого ожидал от меня человек, вложивший в единственного сына все силы и душу.

Батя поднялся и отошёл к окну, замолчал так надолго, что я уж было подумал, что он ушёл, поэтому снова закрыл глаза, привалившись к стене.

— Я же просил тебя не трогать именно её, — послышался приглушённый голос. — Это внучка близкого мне человека, который сделал в своё время многое для меня. Просил тебя держать свой блудливый член в штанах. А ты ещё и… надругался над ней.

— Прости, пап. Мне нечего ответить.

— Какого хера, Роман?! — взревел отец и, схватив пустую бутылку со стола, швырнул её в стену.

Я впервые слышал его крик. Впервые ощутил такую волну мороза от него.

— Вставай, щенок.

Отец стремительно подошёл ко мне и дёрнул за плечо. А я и не сопротивлялся. Мне уже плевать.

— Поехали домой, будем думать, что теперь делать.

Кое-как приняв душ, я переоделся, выпил крепкий чай, что заварил отец, и через час уже сидел на кухне родительского дома под тяжёлое дыхание отца и плач и причитания матери.

— Гоша, — срывающимся голосом обратилась она к отцу, — а если эта девушка сама спровоцировала, может, она аферистка какая-нибудь или охотница. Может, это Рома тут пострадавший.

— Нет, мама, — я остановил её мысли в этом направлении.

— Таня, это внучка профессора Степанова, — обратился отец к матери, меряя шагами пространство кухни. — Ты должна её помнить, они с Ромой учились в одном классе, он за ней на выпускной заезжал.

— Такая рыженькая с кудряшками? Которая тебе с физикой перед экзаменами помогала? — мама сквозь слёзы посмотрела на меня.

Наверное, помнить всё о детстве и отрочестве ребёнка — суперспособность каждой матери. А ещё, кажется, я слишком многое им рассказывал.

— Да, это она, мама.

Мать снова зарыдала, стала причитать, что меня посадят, а все знают, что делают с насильниками в тюрьме. Я же будто застыл. Будто речь шла не обо мне. Боялся ли я? Естественно. Заслуживал? Наверное.

— Гоша, сделай что-нибудь. Рома — хороший мальчик, он не заслуживает такого. Он оступился, но мы ведь не знаем подробностей.

Я встал из-за стола. Голова трещала, но хмель уже ушёл. Я и так свалил на родителей свои проблемы, пора было что-то решать с этим.

— Куда ты собрался? — отец остановился и нахмурился.

— Мне надо подумать, что делать, папа. Надо поговорить с ней.

— Сядь. Ты уже достаточно сделал, — отец начинал злиться всё больше. — Ты ведь должен понимать, что если Анна напишет заявление, а я бы именно так на её месте и поступил, то под ударом будешь не только ты, но и вся компания, вся наша семья. Не забывай, что она твоя подчинённая ко всему прочему. Ты доигрался, Рома.

Ещё бы. Такой скандал — наследник «Ситистроя» сел за изнасилование. Акции рухнут, и коршуны раздерут компанию на куски.

— Отец…

— Заткнись. Ты своим членом едва не разрушил то, что мы с матерью создавали годами вот этими вот руками. И мы уж точно не ожидали, что залюбленное дитя вырастет подонком, насилующим девушек.

Каждое слово отца словно снимало с меня кожу полосу за полосой, било наотмашь. Горечь топила и выедала. И самое страшное, что отец прав. А я просто никчёмный мальчишка, который сам так ничего и не добился. Да, закончил универ, да закрыл несколько успешных проектов на фирме. Но всё это при мощной поддержке отца. Чего я стою? Чего стоил бы без него?

Отец положил ладони на стол и внимательно посмотрел на меня и тихо плачущую мать. Кажется, он нашёл решение.

— Значит так. Мне очень жаль эту бедную девочку, но я должен думать, как спасти свою семью и своё дело жизни. Завтра объявим о помолвке, скажем, что скрывали. А через неделю поженитесь. Я всё устрою.

Я сначала замер, подумал, что ослышался, а потом расхохотался.

— Папа, ты в своём уме? Ты вообще понял, что именно я с ней сделал? Она меня ненавидит. Какая нахрен свадьба?!

— Подожди, — мама вытерла слёзы и внимательно посмотрела на меня, а потом на отца. — Никто всерьёз не воспримет слова об изнасиловании. К подобным заявлениям, да ещё если финансовое положение супругов до свадьбы сильно разнилось, относятся чаще всего скорее формально.

— И на неё ещё и повесят мошенничество, — мрачно закончил я.

Гениально, отец. Гениально и грязно. Теперь я буду ещё большим мудаком, захлопнув её в клетке. Её личная «Не сказка о птице в неволе», написанная мной.

— Она не просто меня не простит — возненавидит до конца своих дней.

— А это уже, сынок, — мама вдруг успокоилась и положила руку мне на локоть, — зависит только от тебя. Время и забота сделают своё, и девичье сердце оттает.

Я сжал пульсирующие виски ладонями и опустил голову. Господи, о чём они вообще говорят? Сумасшедший дом.

— Есть одна проблема, — я почти никогда не грубил родителям, но сейчас сдержаться не мог. — Аня. Так или иначе, ты способен заставить меня. Но её ты не заставишь.

— Предоставь это мне, Роман. Я знаю, как это сделать. И не вздумай сунуться к девчонке, пока я не скажу. Ты уже и так достаточно натворил.

Генеральный сидел напротив, сцепив пальцы в замок, и молчал. От напряжения болела спина, настолько неестественно ровно я её держала. Но расслабиться не могла.

Он знает. Всё или не всё, но знает. Не просто так же меня вызвал. Увольнения я не боюсь, и сама собиралась, но что именно рассказал ему сын — не знаю. Может, извернул всё так, будто развратная помощница сама изнасиловала его дорогого сыночка.

А ещё я совершенно точно не знаю, откуда возьму деньги на оплату поездки дедушки в Израиль и реабилитацию. И ежу понятно, что устройся я хоть на три работы — такой зарплаты, как в «Ситистрое», мне не видать.

— Аня, — как-то подозрительно мягко произнёс Ротканов, — девочка, я всё знаю.

Слишком мало информации. Хочет, чтобы я сама что-нибудь сказала?

— Мой сын поступил с тобой чудовищно, — должна бы выдохнуть, но мягкость этого человека настораживает, и я просто продолжаю смотреть на него. — И я шокирован. Как и сам Роман.

— Будете его защищать? — не знаю, как мне удавалось сохранять самообладание, но внутри лёд уже начинал трескаться, и наружу просачивалась лава злости и отчаяния.

— Ни в коем случае, — Игорь Евгеньевич встал и зашагал по кабинету. — То, что он сделал — ужасно, низко. Но Рома не отморозок, Аня, и ты сама это понимаешь. Мальчик запутался, заигрался, был ослеплён страстью, в конце концов.

— Мальчику — двадцать пять лет, Игорь Евгеньевич. И поздновато уже за него проблемы решать, не находите?