Искала я недавно поваленное дерево.

Несколько дней прошло с тех пор, как мы лишились коровы. Теперь ни молока свежего не было, ни яиц — оставшиеся куры неслись раз в три дня, а то и реже. И погребок наш почти опустел. Немного орехов, кое-какая крупа, сушеные грибы и тыква — вот и все, чем мы с матушкой питались теперь. Хорошо хоть лето на дворе. В лесах и полях растет много съедобной зелени, ягоды зреют и грибы вот-вот пойдут.

В сосновый бор я пришла заготовить кору для хлеба. Приметила подходящее дерево — не слишком старое, иначе кора жёсткая будет, без мхов и лишайника. Ножом подцепила темные пластинки верхнего слоя коры. Они отходят легко. А прямо под ними ещё один слой, луб, тонкий и мягкий. Чтобы достать его, нужно прорезать остаток коры до самой древесины. Это дело не быстрое.

После небольшие кусочки коры надо будет высушить до хруста в остывающей печи и истолочь в ступке в муку. Жаль только, из одной сосновой муки хлеб не испечешь — а то не надо было бы в полях работать.

Плетёная корзина наполнялась медленно. Я работала, погруженная в мысли, под тонкий щебет птиц и скрипы высоких сосен, едва заметно шевелящих ветвями. И было так легко и спокойно. Наверно, впервые со смерти сестры.

За спиной вдруг треснула ветка. Обернувшись, я заметила за деревьями Яромира с луком и колчаном стрел. Вряд ли он случайно оказался неподалеку. Приблизившись, глянул на кору, которую я собирала. На загорелом лице промелькнуло что-то очень похожее на жалость, которую он постарался скрыть за приветливой улыбкой.

— Как ты, Огниша? Помощь нужна?

Эта его жалость не слишком пришлась по душе, но он хотя бы презрения не выказывал. Я почувствовала себя неловко, как и всегда в его присутствии, однако улыбнулась в ответ.

— С корой-то? Уже почти закончила.

Яромир тихонько выдохнул. Наверно, ожидал враждебности, без которой в последнее время не обходился ни один наш разговор.

— Давно тебя в селе не видели. На костер не ходишь, с друзьями в бабки не играешь. Может, тебя обидел кто?

— Просто дела были, — отмахнулась я, а он придвинулся на шаг и тихо, вкрадчиво протянул:

— Дела… в Чернолесе?

Бледная улыбка тут же сошла с моего лица. Я настороженно прищурилась в ожидании и попыталась сообразить, когда он мог меня видеть.

Яромир усмехнулся в ответ на мою реакцию и легкомысленно пожал плечами.

— Слушай, я пришел не упрекать тебя, а просто поговорить. Я только хочу понять, что происходит. У меня тут с собой мед есть, будешь?

Юноша отвязал от колчана небольшой пузатый мех, поставил лук со стрелами в корнях дерева, а сам уселся на землю и похлопал рукой рядом с собой.

Помедлив немного, я вогнала нож в изрядно ободранный ствол и опустилась напротив. Яромир протянул мне мех, а когда я покачала головой, сам сделал несколько глотков. Вздохнул.

— Ты как-то изменилась за последнее время, Огниша. Явно же что-то происходит. Что бы ни было, можешь сказать мне, а я подумаю, как помочь.

Я пожала плечами и постаралась, чтобы голос не звучал грубо:

— Не знаю, что ты хочешь услышать. Все меняются.

— Да, но почему-то обо всех не шепчутся так, как о тебе.

— Шепчутся?

Он снова протянул мне мех. Я глянула на него с сомнением, но сделала глоток. Сладкий напиток приятно растекся по горлу и оставил на языке ягодный привкус.

Яромир обратил ко мне серьезное лицо.

— Друзья заметили, что ты вдруг отдалилась. Прячешься ото всех, прямо как твоя матушка Горица. Все в одиночку по полям бродишь, и в лес, вон, одна пошла.

— Что с того?

— Нехорошо это. Надо хоть иногда в люди выходить, а то начнут судачить, будто ты заболела или что-то скрываешь.

Он с вопросом приподнял бровь и сделал ещё глоток. А я шумно вздохнула. Скрывать раздражение становилось все сложнее.

— Моя сестра умерла недавно. Куры передохли и корова. Кто-то проклясть нашу семью пытался. Как думаешь, хочется мне веселиться, в бабки играть и песни петь у костра?

Яромир отложил мех и подался вперёд. Прищурился.

— Так ты поэтому в Чернолес ходишь?

— Кто это сказал тебе?

— Никто. Сам видел.

— Ты что, следишь за мной? — нахмурилась я, на что он смущённо улыбнулся:

— Я просто хотел узнать, где ты вечно пропадаешь, вот и подкараулил однажды… — Потом лицо его сделалось жестким. — Ты что, колдуешь, Огниша? Хочешь разузнать, кто на вас порчу навёл? Или надеешься клад найти, чтобы вы с матушкой смогли к зиме запастись?

Я снова вздохнула, опустив глаза. Что сказать ему? Это не худшее, о чем можно было бы подумать, видя, как кто-то свободно ходит по Чернолесу. Но правду рассказывать я не собиралась, хоть и стало бы от этого легче.

— У меня много забот, Яр. А ты тут со своими глупостями…

Я собралась было уйти, но Яромир крепко ухватил меня за руку, не давая подняться. Его лицо оказалось прямо напротив моего, так что поневоле пришлось заглянуть в голубые глаза. Снова в их холодных глубинах показалось что-то пугающее, отталкивающее.

— Послушай, — мягко проговорил он, чуть ослабив хватку, — я о тебе забочусь. — Он нащупал вторую мою руку, сжал в горячей ладони. — Знаешь же, как это опасно. В такие неспокойные времена люди всякое могут подумать.

— Это уже мое дело, — терпеливо ответила я. — Придет время, я обо всем расскажу. Но не теперь.

— Время? Как бы не стало однажды слишком поздно.

— О чем это ты?

— Да так. Скажи ещё вот что. — Он чуть крепче сжал руки, чтобы не дать мне уйти. Взгляд стал серьезный и немного отчаянный. — Я никак в толк не возьму… Думаю, мучаюсь, но не понимаю: что я тебе такого сделал, что ты и смотреть на меня не хочешь? На прошлого Купалу мы отличную ночь провели, да и потом… Когда замуж тебя звал, никак не думал, что ты откажешь. Кто-то другой тебе понравился?

В горле вдруг пересохло, а сердце тревожно забилось чаще. Я отвела взгляд и хрипло выдавила:

— Мне нечего тебе сказать, Яр.

— Ладно. Тогда просто послушай. — Голос его стал низким и хриплым, даже злым. — Если б знал с самого начала, что ты все мои мысли займешь, никогда б с тобой не связался. Парни уже шутят надо мной, мол, приворожила. Да я бы и сам подумал на ворожбу. Но нет. Иначе мы бы давно свадьбу сыграли. А ты все избегаешь меня, подарки