Володя, ряженые, а с ними Игорь отправились осматривать подворье, зверинец, страусов и волка, недавно пойманного в капкан. Злой замерзший Георгий остался отогреваться чаем в избе, сунув ноги в принесенные кем-то сувенирные валенки, расшитые золотой тесьмой.

Глеб Румянцев зашел в избу, тоже налил себе чая. Феликс, очевидно, успел пересказать ему их разговор в лесу.

— Ты ведешь себя неправильно, — глядя на Георгия из-под густых бровей, заявил Глеб. — Так не делается. Ты здесь в гостях.

Он стоял перед ним, расставив ноги, — коренастый, плотный, с волнистыми темно-русыми кудрями, которыми он, очевидно, гордился. Георгий остался сидеть:

— Кажется, я в гостях не у тебя.

— Я говорю — здесь, в Москве, ты в гостях. Здесь так не разговаривают с людьми.

Георгий пожал плечами:

— Если тебе что-то нужно от меня, говори прямо. Какого черта подсылать этого пуделя?

Глеб покраснел:

— Ты много о себе понимаешь. Я вижу все твои дела. Думаешь, Володя тебя прикроет? Володи скоро не будет… Тебя взяли шестеркой, счетоводом вместо Маси, а ты хочешь наживаться, как равный партнер?

Георгий Максимович ощутил в желудке тяжелый слизистый ком омерзения к себе; к тому, во что он превратился за последние несколько месяцев. Он прикрыл глаза, чувствуя, как пульсируют жилы на шее. Успел подумать мельком, что главная причина любой войны — это чувство униженного достоинства. Война спасает от позора.

— Ты должен… — начал было Глеб, но Георгий порывисто встал, выплеснул под ноги Румянцеву остатки чая и выругался коротким, грубым матом.

— Там и рассказывай, чего кто должен. Ты, кусок жеваного мяса.

Румянцев побелел, глаза полезли на лоб. После озноба Георгия бросило в пот, он толкнул плечом тугую дверь, вышел на воздух.

Похолодало. Хрустальный череп луны висел над елками. На горе, под фонарем, шла битва за снежный городок. Лакей в бархатном кафтане, в шапке с лисьей опушкой бежал со всех ног, тащил к столам поднос с пирогами, укрытый рушником. Из карманов фартука торчали бутылки.

Георгий задержал халдея, глотнул прямо из горлышка холодной, обдирающей глотку хреновухи. Взял пирог, надкусил, надорвал зубами.

В поле, у снежной крепости, стоял гвалт: звук ударов, радостные вопли, звон бубенцов. Снежки летели, рассыпаясь, сверкали радужно под фонарем. Ряженые мутузили друг друга, Семенков выкрикивал: «Ату его! Бей! Добивай!» Георгий увидел Игоря, взбегающего на горку, и стройного охранника в черной униформе. Парни столкнулись, опрокинулись в снег. Володя наблюдал за битвой, сидя в санях.

От сараев крепко пахло звериным духом. Облезлый волк с покалеченной лапой, с узкой щучьей мордой, метался в тесной клетке. Георгий просунул ему кусок пирога, но зверь не стал даже обнюхивать подачку.

— Иллюзия, говоришь, космическое сознание? — спросил Георгий воображаемого собеседника. — Врешь. Жить хочешь, сладко жрать и трахаться… А вдруг там никакая не улитка, а сам Иисус Христос? И бултых тебя в горящую смолу. На триллион чертовых лет.

Георгий сделал хороший глоток из бутылки. Оглядывая двор, увидел рядом с дровницей воткнутый в колоду топор. Сообразил, что сторож вместе с охранниками отправился глазеть на снежный бой.

Колун увесисто лег в руку, обрадовал глаз жирным блеском. Георгий вернулся к волку и двумя ударами сбил с клетки замок.

— Сдохнешь с голоду. Зато на свободе…

Волк все понял сразу, но недоверие к людям засело в нем крепко. Он продолжал юлить по клетке, поджав больную лапу. Наконец, ринулся всем тощим телом, всем духом на дверь и соскочил на снег. Как пьяный, петляя, волоча ногу, обежал сарай. Через пару минут Георгий увидел в поле черную движущуюся точку.

Игорь, совсем мальчишка, с голой шеей и мокрым от снега румяным лицом, с торчащим из-под куртки подолом рубахи, сражался в команде охранников-ангелов. Они давно овладели крепостью, изваляв пьяных чертей в снегу, но пестрая толпа ряженых все лезла на стены, принимая град снежков и ударов.

— Эй! — позвал Георгий.

Мальчик услышал. Пошатнулся от случайного тычка товарища. Медленно, нехотя, съехал вниз по снежной горе.

— Ну что? Ты ему уже сделал массаж ступней?

Глаза парня стали льдисто-зелеными, губы скривились надменно:

— А что, я должен был?

Страшно захотелось взять его за шиворот и отшлепать, как щенка. И тут же поиметь, жестко и грубо, ткнув лицом в колючий снег. Георгий шагнул вперед, но валенки поехали по насту, прихваченному морозцем, он успел только взмахнуть руками.

Лежать на снегу было хорошо. Он закрыл глаза, забыв об Игоре, о Володе, представляя, что он — волк, отдыхающий в поле после бешеной гонки. Дрогнув ноздрями, он почувствовал запах дыма. На горке, под чучелом Масленицы, разводили большой костер.

— Волк, волк! — выкрикнул хриплый испуганный голос. — Волк убежал!

Охранники бросились к сараям. Подобрав мокрые юбки, метались ряженые, теряя маски и бороды. Лошади, всхрапывая, метнулись, проскакали мимо, звеня бубенцами. Игорь склонился над Георгием, потянул за руку. Не удержавшись, тоже уселся на снег:

— Измайлов, ты что, пьяный? Ты же пьяный, как чучело…

— Не критикуй меня, — отчеканил Георгий и поднял руку, взял Игоря за шарф. Из разбитой в кармане бутылки подтекал теплый, согревающий поясницу эликсир. Он притянул мальчика к себе и припал к его рту, сладко, глубоко пропихивая язык и чувствуя, как Игорь отвечает ему с коротким стоном.

Промозглый март сыпал метелями, Москва ворочалась в снежных одеялах, обнимая лапами драгоценный ларец — обманно сверкающий Кремль. Петр на скрипучем корабле и семь сталинских высоток, словно окаменелые великаны, сторожили ее сон. Садовым кольцом кружила хоровод лихая нечисть — домовые, водяные, упыри и вурдалаки, заморские тролли и горные шайтаны. Встречались и люди, утратившие человеческую природу, с пустым сквозняком вместо глаз.

Отец теперь вел открытую войну с Глебом Румянцевым, которого он скинул с места в совете директоров. Была отозвана лицензия у румянцевского банка, в одну неделю отец заместил соратников Ларисы своей командой. Теперь зарубежных партнеров вел Марков, в министерские комиссии включились Чугунков и Эрнест, за все госпроекты отвечали новые люди. Максим был назначен вице-президентом вместо Феликса Курышева. Отец шел напролом, торопясь перекроить структуру холдинга под себя.

Как ни странно, Владимир Львович поддержал все перестановки. Тестя занимала эта схватка, он с любопытством наблюдал за новым положением фигур на шахматной доске. Видимо, своим азартом отец заразил и его.