Николая попросили согласиться с турецкими оговорками, но царь полагал, что уже проявил добрую волю, приняв первоначальный текст ноты, и не был склонен идти на дальнейшие уступки. Он с негодованием отверг новое предложение четырех стран. Труд венских дипломатов пошел прахом.

Возникает вопрос, почему султан отклонил Венскую ноту? По мнению профессора Темперли, для Турции «этот документ с очевидностью означал зависимость и униженность». Более ранее предложение, исходившее от послов в Порте, «сохраняло лицо турецкой стороны, поскольку четыре великих державы свидетельствовали ее „добровольное“ обещание, данное России». Кроме того, отмечает Темперли, «тот факт, что русский царь был заранее тайно осведомлен о содержании ноты, наносил удар по достоинству Порты. Тем самым европейские дипломаты продемонстрировали свое непонимание турецкой психологии». Не исключено также, что султану просто надоело. Он сделал последнюю уступку, согласившись с текстом упомянутого «Турецкого ультиматума», и полагал это достаточным. И разумеется, свой вклад в его нежелание идти навстречу Николаю внесли прибытие египетского флота и воинственная лихорадка, охватившая столицу.

Американский историк профессор Б. Шмитт полагает, что истинная вина за неудачу с Венской нотой лежит на французском после в Константинополе. Де Лакур, рекомендуя султану согласиться с нотой, в то же время помогал ему формулировать свои поправки. Он разжигал воинственное настроение турок даже своими, казалось бы, невинными вопросами о высадке войск на побережье Турции и о том, полагает ли Порта, что Дарданеллы уже открыты для прохода объединенной эскадры.

Однако по мнению Николая и многих членов британского кабинета вся вина за неудачу дипломатической миссии четырех стран лежала на Стратфорде. Было известно, что сам британский посол не одобрял Венскую ноту. Кинглейк пишет по этому поводу: «Правительства четырех стран и их представители, собравшиеся в Вене, наивно полагали, что они способны уладить раздоры и восстановить спокойствие в Европе без содействия лорда Стратфорда де Редклифа. Со всей очевидностью любой государственный деятель, позабывший о Стратфорде, оказывался несостоятельным в своих представлениях о политических процессах». Обратите внимание на нижеследующую переписку.

На ком бы ни лежала вина, Венская нота обратилась в прах, и у царя осталась лишь одна, последняя возможность избежать немедленной войны — встретиться лицом к лицу с Францем-Иосифом. «Я люблю императора Австрии как собственного сына, — писал Николай. — Я знаю, что он будет моим союзником в усилиях положить конец бесчестному правлению на Босфоре и притеснению неверными несчастных христиан». Австрия, а за нею и Пруссия, по мнению Николая, могли оказать давление на Турцию.

К концу сентября Николай посетил Варшаву, Ольмюц и Берлин. В серии дружеских бесед с Францем-Иосифом и Фридрихом-Вильгельмом IV ему удалось убедить их в своей искренности настолько, что оба монарха согласились сократить свои регулярные армии. Вскоре после этого Австрия и Пруссия вообще отказались участвовать в каких-либо действиях, связанных с турецкой проблемой, что принесло облегчение им самим и российскому императору. Так обстояли дела на тот момент. Для царя больше не существовало вопроса о нейтралитете Австрии и Пруссии. Британия и Англия оказались единственными странами, продолжавшими поддерживать Турцию. Вот что писала королева Виктория о положении, сложившемся к началу октября:

Через несколько дней в том же ключе писал принц Альберт:

В Константинополе Большой совет вновь встретился с султаном и был согласован текст ответа русскому царю. Если в течение пятнадцати дней русские войска не покинут территорию Дунайских княжеств, Турция будет считать себя в состоянии войны с Россией. Получив этот меморандум, Горчаков немедленно отверг содержащееся в нем требование. Четвертого октября Турция объявила войну России, и армии полумесяца двинулись на север, чтобы вступить в сражение с армиями креста.