Меган много думала над этими словами. Где бы Он ни был, Он был не в церкви. Да, конечно, Питер сказал, что они столкнулись всего лишь с сектой, но тут’ же добавил, что она существует с тех пор, как родилось христианство. Следовательно, вполне может быть, что и Папа, и все остальные священники, которые тут ни при чем, верны постулатам церкви. С другой стороны, вполне возможно, что эти-то ребята, эта секта имеет огромное влияние в вопросах символов веры. Это может многое объяснить. Например, почему церковь до сих пор ведет себя так же, как и в Средние века.

Разумеется, мелкое лицемерие, неприятие произведений искусства, музыки, фильмов — все это ничто по сравнению с настоящим злом. С настоящим злом с большой буквы. На протяжении стольких веков они твердят об опасности, предупреждают, стараются оградить, учат нас, как избежать зла и как с ним справиться. Они делают это так, будто хорошо с ним знакомы, с настоящим злом. Выходит, они действительно с ним знакомы.

Одиннадцать часов, и все плохо. Происходит столько событий, а она бессильна воздействовать на них. Впрочем, смешно было бы думать, что все будет иначе. Столько людей уже погибло.

Меган вздрогнула. Она еще не до конца осознала, что случилось с Дженет. Она все видела, видела слишком близко. Однако здравый смысл все подсказывал ей, что это всего лишь страшный сон. Не получалось. Она постоянно возвращалась к мысли о том, как именно Джордж «позаботится» о теле Дженет, устроив дело так, чтобы ее можно было похоронить. Вероятно, он справится, он же патологоанатом.

Она достала свою одежду: джинсы, мужскую рубашку и хлопчатобумажный джемпер. Посмотрев на часы, она поняла, что снова ошиблась.

Одиннадцати еще не было.

Она взяла одежду и на цыпочках прошла в душ милю спавшего Питера. Оделась и вернулась в гостиную. Питер все еще спал. Меган решила, что его пора будить.

Она несколько минут стояла и просто смотрела на него.

Его лицо было таким спокойным, что трудно было вообразить, какой могучей силой он располагает. Она поверила каждому его слову и чувствовала, что их влечет друг к другу. Смешно. Меган твердила себе, что должна испытывать страх или отвращение, но этих чувств у нее не было. Она была очарована.

Меган взглянула на часы. Теперь действительно пора его будить. Она наклонилась, думая тронуть за плечо. Но прежде чем она к нему прикоснулась, он так резко сел на диване, что они чуть не ударились лбами.

— Одиннадцать, — совершенно проснувшись, ровным голосом заявил он.

— Ты меня испугал!

— Извини. У меня хорошо развито чувство времени.

— Это называется хорошо? Хотела бы я, чтобы мои часы шли так же точно.

— Пора за работу.

Меган хотела было открыть занавески.

— Эй, подожди, Дай мне пару минут, ладно?

И все стало ясно. Все, о чем он рассказывал. Страдание, попытки привыкнуть к новой жизни и, наконец, победа над веками слепой веры. Поняла боль победы, смелость, необходимую, чтобы сделать первый шаг и проверить свои теории. Для таких экспериментов морских свинок использовать было невозможно.

— Скажи, когда будешь готов, — проговорила наконец Меган.

Ей бы так хотелось, чтобы в этом коротком предложении Питер услышал все, что она собиралась ему сказать.

Она не хотела заглядывать в холодильник, зная, что Маркопулос положил туда для Питера Впрочем, она ни секунды не сомневалась, что, если потребуется, пойдет туда и своими руками даст Питеру то, что там лежит.

Неожиданно Меган поняла, что ее привлекают не опасность, не сила его личности, не истории, в которых он участвовал и о которых никогда никому не рассказывал. Она восхищалась этим существом… нет, мужчиной. Меган восхищалась Питером Октавианом. Он уже преодолел множество непреодолимых или почти непреодолимых препятствий. Она надеялась, что удача и настойчивость его не оставят.

Зазвонил телефон. Она не могла больше смотреть на него и потому взяла трубку. Звонил Тед, С хорошими новостями.

Отец Лиам Малкеррин не слишком любил день. Солнце не вызывало у него улыбки, а от одной мысли о лете он приходил в ярость: бесконечные дни и лишь подобие ночей, жара, которая обжигает даже самую холодную душу… В общем, он ненавидел лето.

Даже сейчас, зимой, в Новой Англии, где небо затянуто тучами, обещавшими снег, где приятно пронзительный ветер свободно разгуливал по пустынным улицам — до ленча еще оставалось время, — он не был доволен, ведь все еще был день. Завтра он вернется в Рим, там будет намного теплее, и сейчас он на мгновение пожалел, что не может остаться в Бостоне и завершить свою работу. Впрочем, он знал, что это невозможно. В конце концов, здесь он родился. Конечно, с тех пор прошло гораздо больше времени, чем могло показаться, взгляни кто-нибудь на его лицо. Он знал, что появился на свет ночью. Холодной зимней ночью, в канун Нового года.

Лиам Малкеррин никогда не любил день. Никогда.

Он вошел в отель «Парк-Плаза». Казалось, этому молодому человеку чуть больше двадцати. Разумеется, он был похож на Лиама, но на того Лиама, которому было двадцать три года: типичный ирландец, в глазах которого всегда светится улыбка Он подошел к конторке, девушка, которая за ней сидела, посмотрела на него. Она улыбнулась и чуть приподняла голову, приветствуя его, затем заметила его воротничок и немного смутилась. Он читал ее, как открытую книгу. Ему было легко выглядеть на этот возраст.

— Прошу прощения, мисс, — сказал он с ирландским акцентом, — вы не подскажете, в каком номере остановился мой друг? Его преосвященство кардинал Анри Жискар?

— Конечно, святой отец.

Девушка улыбнулась, произнося слова «святой отец» немного кокетливо: все смотрели по телевизору «Поющие в терновнике».

— Комната номер шестьсот двадцать четыре, — ответила девушка, заглянув в компьютер.

— Большое вам спасибо. А как вас зовут, милая?

— Кэнди10.

— Ясно. Как же иначе?

Малкеррин кивнул и отвернулся.

«Пора убирать акцент», — решил он.

Внешность менять он не стал.

У двери в номер шестьсот двадцать четыре он на мгновение задержался, пробормотал короткое заклинание и уверенно повернул ручку по часовой стрелке. Он произнес последнее слово заклинания и толкнул дверь, улыбаясь от предвкушения удовольствия, которое получит, заставив вероотступника открыть ему местонахождение книги. Это займет много времени, потому что этого ему очень хочется.

Малкеррин закрыл за собой дверь. Но ни вопросов, ни беспокойства, ни страха, которые он так ждал, не последовало. Отца Жискара в номере не было.

Он ушел.

— Нет… — пробормотал Малкеррин.

Он сбросил лампу с комода, ее керамическая подставка разбилась вдребезги, и осколки разлетелись по ковру. Это в его планы не входило. Он не рассчитывал на осложнения. Впрочем, дураком Малкеррин не был. Он понимал сейчас, что предвкушение удовольствия затуманило его сознание, и он не удосужился проверить, на месте ли Жискар.