В конце туннеля, за очередным постом охраны, оказалось множество ответвлений, каждое из которых упиралось в комнату. Там были установлены пластиковые лотки с черноземом. К лоткам вели металлические трубки для орошения. Светили яркие лампы, гарантировавшие подземному огороду свет и тепло.

По словам Юнга, бетонные парники с гидропоникой были созданы задолго до анабиоза. Здесь была автономная система очистки грунтовых вод, а также возможность дополнительного забора жидкости из специально вырытых в подземельях резервных цистерн. Эти цистерны представляли собой настоящие водохранилища, гарантировавшие жителям базы возможность пить чистую воду даже в случае ядерной войны. Первое, что Юнг восстановил, захватив «Кэмп Грей», были именно эти фермы.

И все же гидропоника была лишь подспорьем. Настоящая война с голодом велась на поверхности, где сельское хозяйство не требовало затрат электричества и сложных химических удобрений, запас которых на базе с каждым днем истощался.

Следующей весной на десятки километров от «Кэмп Грея» во все стороны должны были протянуться кукурузные поля и рисовые чеки. Именно с их помощью можно было положить конец беспределу, который творился в Сеуле после пробуждения. Но строить серьезные планы пока было слишком рано.

«Кэмп Грей» лишь чистил пространство для будущих полей, убирая камни и занимаясь корчеванием мешающих деревьев.

Юнг использовал для работы сотни рабов, получавших минимальную пайку. Ремесленники, которых она видела в туннелях, получали чуть больше. Они могли протянуть до весны.

Способ выживания у полусолдатской общины в огромной подземной базе был единственный: жесточайшая экономия и процветающий в кварталах города каннибализм. Трупы собственных солдат и невольников Джо Юнг сдавал диким гангам в обмен на лояльность. Уличные правители его ненавидели, но боялись. Пулеметы «Кэмп Грея» учили их уважению, а товар, который Юнг поставлял, позволял им выживать. Собственные мясобойни были у каждого ганга. Но, видимо, их производительности не хватало.

Жуткий экспорт «Кэмп Грея» поддерживался мелкооптовой продажей круп, а также соли и редких драгоценных консервов. В обмен на продукты база получала рабов, а также разнообразные предметы культуры и искусства, которые, после получения первых урожаев, должны были серьезно вырасти в цене.

Юнг был уверен, что в течение пары лет ситуация на Полуострове, да и на всей планете стабилизируется. Во всяком случае, в отношении продуктов питания. В конце концов, плодородная почва была и осталась главной ценностью человеческой расы. А значит, массовый голод уйдет, как только восстановиться земледельческая система — пусть сначала не автоматизированная, как раньше, пусть ручная и примитивная, но достаточная, чтобы снимать урожай.

Каннибализм в Мегаполисе, по мнению Юнга, был явлением временным. Бороться с ним внутри базы помогало только одно — запасы. На складах «Кэмп Грея» было немало зерна, муки, масла в герметичных бутылках, соли, спирта и всего прочего, о чем на поверхности можно только мечтать.

Немало.

Но и не много.

Бочки с дизельным топливом кормили немногочисленную технику, простоявшую тридцать лет в ангарах на консервации, и генераторы электричества. Генераторы вырабатывали энергию для освещения и тепла растений. И, по возможности, для освещения и тепла жилых помещений.

Девиз «Кэмп Грея» был прост: дожить до первого урожая. Выжить. Дотянуть. Любой ценой, наплевав на всё! Ради этой цели полковник Юнг экономил запасы, ощетинившись пулеметами и обвившись колючей проволокой.

Полковника можно было осуждать сколько угодно, проклинать и сулить все жаровни ада, но его нельзя было обвинить в глупости.

За подземными садами с гидропоникой — в каком-то смысле самым ценным имуществом обитателей подземелий — находились штабные помещения и личные покои диктатора Коридора. Вход в святая святых преграждал еще один КПП с четырьмя вооруженными бойцами и аппаратом местной связи.

Пройдя через последнюю решетку, Юнг отворил перед мисс Мэри дверь. Она вошла и остановилась. По нынешним временам, большое помещение было обставлено шикарно. Мебель была фабричной, не самодельной.

— Это бывший тир, — пояснил полковник. — Стены отделаны звукоизолирующим материалом. Здесь можно спокойно поспать. Есть санузел и система канализации.

— Размер впечатляет, — сказала Мэри. — Ты живешь здесь один?

— Ну, не совсем.

— С Томми Сойером? — усмехнулась девушка.

— Том Сойер мертв, — без улыбки ответил Юнг. — Я убил наглеца в первый же день после пробуждения за неповиновение. Его глупый юмор меня давно не смешил. А глупая фамилия раздражала… Отдыхай. Сейчас тебе принесут еще еды и воды. Приведут в порядок. Мне нужно ненадолго отлучиться.

С этими словами полковник резко развернулся и вышел.

Мисс Мэри принялась осматривать новый дом. На полу лежали ковры, на стенах светлели картины. Над огромной кроватью висели ножны с холодным оружием. Ниже великолепного антикварного изделия висела бронзовая табличка с надписью:

Меч Барклая.

Русский кирасирский палаш.

1808 год.

С интересом осмотрев оружие, но так и не решившись взять его в руки, мисс Мэри подошла к кровати и потрогала перину грязной рукой. Все было мягкое, очень чистое. Шерстяное покрывало и простыни из нежнейшего шелка.

Ложиться на кровать, не сменив одежду, мисс Мэри не рискнула. Не потому что боялась хозяина, просто внутри встал какой-то барьер, не позволявший пачкать собой подобную красоту. В каких запасниках хранились эти сокровища десятки лет? Наволочки, простыни — просто волшебство.

От усталости мисс Мэри покачнулась. Все же присела на самый край кровати.

В это мгновение в комнату впорхнула целая стайка молодых женщин с тазиками, ковшами и кувшинчиками с водой. Все хрупкие и миниатюрные, чем-то напоминающие погибшую Кити. На каждой были одинаковые национальные сандалии и темный ханбок.

Женщины быстро, как живые механизмы, окружили растерянную мисс Мэри и принялись без слов освобождать ее от остатков одежды. Затем, обнаженную, поставили в большой таз и начали омывать из кувшинов подогретой водой. Девушки действовали очень слаженно, будто занимались этим делом всю жизнь.

— Кто вы? — спросила Мэри.

Женщины, словно не расслышав вопроса, продолжали гладить ее мочалками, оттирать плечи, ягодицы, бедра и мыть волосы. Еще одна женщина внесла и положила на кровать стопку выглаженной одежды.

Вскоре волосы Мэри были вымыты и расчесаны, а сама она вытерта насухо несколькими полотенцами. Девушка то и дело что-нибудь спрашивала у молчаливых служанок, однако ответов так и не получила. В лучшем случае — они кивали. В худшем — игнорировали.

«Получили приказ молчать, — решила Мэри. — Но почему?..»

Ей вспомнилась Кити. Сердце болезненно заныло от утраты, но Мэри прогнала эту несвоевременную скорбь.