Фэйф поджала губы и бросила очередную сигарету за решетку террасы.

— Не могу сказать, сколько раз родители смотрели на меня, у которой было лицо Хоуп, и я видела по их глазам, что они при этом думали. Почему на болоте погибла не я, а Хоуп.

— Нет, не говори так. — Кейд вскочил с места. — Это не правда. Никто и никогда так не думал.

— Нет, я знаю, о чем говорю. Я постоянно напоминала им своим существованием о смерти Хоуп. И мне этого никогда не могли простить.

— Нет, — он нежно коснулся ее щеки. — Нет, глядя на тебя, они видели в тебе, какой могла стать Хоуп.

— Но я не могла ею стать, Кейд. — И на глазах ее сверкнули слезы. — Она была их общим достоянием, ни я, ни ты так их не связывали. Однако ее утрату они разделить не смогли. Каждый переживал ее гибель в одиночестве. Папа выстроил ей святилище и нашел утешение в постели другой женщины. А мама становилась все холодней и жестче душой. А мы с тобой шли путем, нам предназначенным. И вот сейчас, ночью, мы рассуждаем с тобой о жизни, и нам некого любить. И никто нас не любит.

Ему больно было слышать это, ведь Фэйф говорила правду.

Она прислонилась к нему, и он обнял ее.

— Никто из нас никого не любил, во всяком случае, так, чтобы вернуть своей душе покой и мир. Может быть, мы любили Хоуп, может быть, уже тогда мы знали, что именно с ней связан наш душевный мир и покой.

— Но мы ничего не можем изменить. Прошлое было и прошло. Мы можем только что-то предпринять сейчас.

— Я ничего не хочу менять. Я ненавижу Тори Боден за то, что она вернулась, за то, что заставила меня снова вспомнить о Хоуп и снова почувствовать, как мне ее не хватает, как тяжела эта утрата.

— Но Тори не виновата в ее смерти, Фэйф.

— Возможно. — Она закрыла глаза. — Но мне обязательно нужно кого-то обвинить в гибели Хоуп. Так почему не ее?

Надо было решать эту проблему как можно скорее и эффективнее. Деньги. Маргарет знала, что для определенного сорта людей они важнее всего на свете. Деньгами можно купить их молчание, верность и то, что они считают своими принципами. К предстоящей встрече она оделась особенно тщательно, остановив свой выбор на новом костюме благоприличного темно-синего цвета, а на шею надела нитку жемчуга, унаследованного от бабушки. Потом, по заведенному ежеутреннему обычаю, она села перед зеркалом, но не для того, чтобы скрыть следы возраста, — возраст она считала своим преимуществом, — а чтобы подчеркнуть свойственное ей выражение лица и положение в обществе. Они были ее оружием и защитой.

Она вышла из дома ровно в восемь пятьдесят, сказав Лайле, что у нее назначено раннее деловое свидание и что потом будет встреча за ленчем в Чарлстоне. Ожидать ее возвращения следует в три тридцать. Она рассчитала, что свидание займет не больше получаса, самое большее — минут сорок пять, а это даст ей возможность сделать еще кое-какие покупки до ленча. Конечно, можно было не самой садиться за руль, а вызвать шофера и поручить кому-нибудь из слуг сделать покупки, однако это все было бы потаканием лени, то есть слабости, а она такого себе позволить не может. Хозяйку «Прекрасных грез» должны видеть время от времени в городе. Ее долг — патронировать определенные магазины и поддерживать надлежащие отношения с нужными торговцами и муниципальными чиновниками. Никакие соображения собственного удобства не могут служить причиной пренебрежения чувством долга и ответственности перед обществом.

Более чем за тридцать два года своего положения хозяйки «Прекрасных грез» она ни разу не позволила себе манкировать обязанностями. Не собиралась и сегодня.

Она и глазом не моргнула, проезжая мимо поросших мхом деревьев, которые закрывали путь к болоту, не сбавила скорость. Упорно стремясь вперед, она проехала мимо того места, где погибла ее дочь. Если она и почувствовала укол в сердце, на лице это не отразилось. Таким же невозмутимым оно оставалось и в тот день, когда Хоуп похоронили, хотя сердце ее кровоточило и разрывалось от боли. Таким же спокойным и невозмутимым ее лицо оставалось и тогда, когда она свернула на проселочную дорогу к Дому на болоте. Она припарковалась сзади универсала Тори и взяла сумочку.

Маргарет вышла из машины, закрыла дверцу и заперла ее.

Шестнадцать лет она не бывала в этом доме. Кейд его отремонтировал, несмотря на ее молчаливое неодобрение. На ее взгляд, свежая краска и цветущий кустарник сути дела не меняли. Это по-прежнему лачуга. Одно время, когда скорбь по дочери была невыносима, Маргарет хотела даже сжечь дом и место гибели Хоуп и наблюдать, как пожирает это место огонь мщения. Неразумное желание. А она была женщиной разумной. Дом был собственностью Лэвеллов, и, несмотря ни на какие обстоятельства, его следовало сохранить и передать по наследству следующему поколению. Она поднялась по ступенькам крыльца и коротко постучала в деревянный косяк стеклянной двери.

Тори, в этот момент потянувшаяся за чашкой, замерла на месте. Она опаздывала на работу. Она не выспалась, чувствовала себя разбитой и надеялась, что кофе вновь оживит ее силы.

Она никого не желала сейчас видеть, ни с кем не собиралась говорить. Больше всего на свете ей хотелось бы снова лечь в постель и заставить себя заснуть сном без видений, чего никак не удавалось ночью. Однако она подошла к двери.

Увидев на пороге мать Хоуп, Тори сразу почувствовала себя виноватой, маленькой, беспомощной.

— Миссис Лэвелл, — пробормотала она, смутившись.

— Виктория.

И Маргарет окинула ледяным взглядом ее с головы до пят; голые ноги, распахнутый халат, взлохмаченные волосы. Впрочем, ничего другого от этой паршивки Боден и ожидать не приходится.

— Прошу извинить. Я полагала, что ты уже давно поднялась и привела себя в порядок.

— Да, да, надо бы. — И Тори, мучительно сознавая свой неприглядный вид, затянула пояс потуже. — Я… проспала.

— Займу всего несколько минут твоего времени. Можно войти?

— Да, разумеется. — Вся выдержка Тори испарилась в одно мгновение. Руки тряслись, и она неловко открыла дверь. — Боюсь, и дом в том же беспорядке, что я сама.

Она уже купила большое уютное кресло в мягких голубых тонах и маленький инкрустированный столик, но в комнате не было ни занавесок, ни ковра на полу, ни лампы. У Тори появилось такое чувство, словно она приглашает королеву войти в хлев.

Маргарет уничтожающим взглядом окинула гостиную.

— Я была очень занята устройством своего магазина и не успела…

Тори спохватилась. Черт возьми, ей уже не восемь лет, она не ребенок, который до дрожи в коленях пугается при виде царственного величия матери своей подружки.

— Я только что сварила кофе, — вежливо сказала она, — не хотите?

— В доме есть стулья?

— Да. Я обитаю главным образом в кухне и спальне.