Моя жизнь закончилась в той машине, когда начало корежить металл от столкновения с другим автомобилем, тогда я перестала быть счастливой. Мне удавалось барахтаться и плыть по течению, делая вид, что я живу, а не существую. Потом мне удалось создать видимость, что могу любить, отношения с Витей были ошибкой. Это я понимаю только сейчас. В них не было любви, сплошная иллюзия, мне просто не хотелось быть одной в этом огромном мире. А Виктор ворвался, первый после Демида, у которого горели глаза, когда он смотрел на меня. Или я это выдумала? Просто хотела, чтобы так было?

Вчера было невыносимо смотреть, как любимый человек, от присутствия которого все нутро крутит, трахает другую и носит планы, как меня уничтожить. Вот моя жизнь.

Можно убежать от него, но от своих чувств я не смогу никуда убежать.

Смерть — это не больно. Больно так жить.

Демид

Опьяненный мозг соображает туго, вся эта сцена мне противна.

Кровь бурлит, хочется освободиться из отвратительной, тесной рубашки и преобразить лица гостей ресторана.

Зеленоглазка должна была быть моей. Если бы не та авария, то мы были бы женаты и может быть у нас были бы дети, такие же зеленоглазые и лукавые, как их мать. Я был бы титулованным боксером, а Махыч пекла бы пирожные для детей. Просто семья с упаковки чипсов, такие все до приторности классные и положительные. Все было бы замечательно.

А что теперь? Цирк.

— Ты откуда знаешь про Нину? — не даю Владу пойти за ней. Мне нужно узнать, откуда он знает, что у нас был секс вчера. Чувствую, что это важно, что я должен услышать эту информацию. Именно сейчас и не секундой позже.

Он скидывает мою руку с отвращением, будто она гавном измазана, но трогая его у меня самого чувство, что я замарался. От этого Блондина меня тошнит уже, как и от его красных штанишек. Романтики драные. Какой мужик в здравом уме оденет штаны такого цвета?

— Маша вчера ездила в гостиницу, чтобы поговорить с тобой. Только ей открыла Нина, тебе было не до разговоров. — Смотрит на меня так, словно на голову выше. Кровь закипает и пенится, как волны у берега.

Даже трезвею, вспоминаю настойчивый вчера стук в дверь. На лбу третий глаз прорезается. Во рту пересыхает. Какая же Нина сука.

Зачем она приезжала? О чем поговорить?

Не успеваю открыть и рта, как раздаётся душераздирающий крик и скрип.

Мы все дружно поворачиваемся к выходу. Внутри меня все леденеет в нехорошем предчувствии. Ноги сами меня начинают вести к выходу.

На улице, чуть дальше выхода из ресторана, стоит толпа, кто-то верещит и просит вызвать скорую. Продираюсь сквозь толпу, роняю бутылку, которая со звоном разбивается на сотню осколков.

На асфальте абсолютно белая, раскинув руки, лежит Махыч. Она словно прилегла у автомобиля, притворяется, что спит.

Мне становится душно и плохо. Даже не осознаю, как опустился на колени, подтягиваю ее легкое тело к себе. Она такая крошечная и беззащитная, моя девочка.

Вспоминаю слова сёстры о том, что она пыталась уже покончить жизнь самоубийством, не хотела жить без меня.

— Аааааа… — крик сам рвётся из меня наружу. Влад прав, я конченый идиот. Моя ревность ослепила на столько, что я был не способен видеть самые очевидные вещи. А все было так просто, нужно было просто поговорить. Как жаль, что я понял, это слишком поздно.

— Она выскочила, я даже не видел ее… — мужчина с растерянным выражением лица трясется у своей машины, боится даже подойти.

Не перестаю к себе прижимать Зеленоглазку, когда ударяю его головой о лобовое стекло. Готов убить этого крота, который не способен водить.

Мы смотримся втроём смешно в больнице. Сидим в ряд на узких сиденьях, все достаточно габаритные и сидеть очень неудобно. Сидим молча, как три болванчика.

Виктор скрестив руки, уткнулся в телефон и читает статьи о проценте выживая людей после аварий. Влад о чем-то говорит сам с собой, его губы еле заметно шевелиться. Себя со стороны не вижу, но думаю, что выгляжу не лучше, чем они.

Врачи несколько раз спросили: «Кто мы ей?»

А вот действительно, кто мы? Откидываюсь назад, закрывая глаза. Никогда не был верующим, но сейчас бы помолился. Сейчас самое главное, чтобы она была здорова, чтобы все оказалось позади.

— Она никогда не рассказывала мне о Ваших с ней отношениях. Для неё всегда была очень болезненная тема о прошлом. — Виктор заговаривает первым, глядя в пол. — Я знал, что она очень долго отходила от первых отношений, что все закончилось как-то печально. Но Маша никогда ничего не рассказывала, мне не хотелось бередить ее раны, я не спрашивал. Когда на свадьбе появился ее бывший, я очень разозлился — вышел из себя, думал она изменяет мне с ним. А по факту ты просто псих. Никогда себе не прощу, что так поступил с ней, она не заслуживает такого.

Сглатываю, вспоминая ее за барной стойкой в белом платье в наш первый день.

— Наша история слишком сложная.

— Может попробуешь кратко?

— Не получится кратко.

— Поэтому пустился разорять нас?

— Ага.

— Легче стало?

— Нет. Только хуже.

— Она тебя, как увидела, стала сама не своя. Вроде она, а глаза стали пустые, безразличные. Меня это бесило так. Постоянно мысленно была не со мной, чтобы не говорила.

— Зато теперь она счастлива с Болонкой.

— Нет, у нас ничего. И я Болонка! — Блондинистый закатывает глаза. Он в этих штанах, как пидорюга и его даже не задевает, что его псиной называю.

— Да? А почему она в твоей кожанке ходит? Почему ночуете вместе? Почему к ней приходишь с шампанским? Не пизди мне, я может и пролежал в коме пять лет, но мозги у меня остались.

— Пять лет, ты серьезно!? Поэтому у тебя все мозги усохли?

— Я тебе сейчас что-нибудь на лице исправлю!

— Угомонись! Куртку я ей подарил в аэропорту, потому что она от долбоебов бывших бежала из Москвы в летней одежде. Мне стало ее жалко! Потом случайно встретились и я пригласил ее поужинать. Все, что было — стечение обстоятельств, примитивно. Если бы ты не был ослом, уже давно бы понял, что она тебя любит. Если бы не любила, поехали бы к тебе в гостиницу?

Все органы внутри меня делают сальто и отказывают. Болонка смотрит мне в глаза и не врет. Вижу, что правда. Снова прокручиваю все события которые произошли со мной в Питере. Их ужин в ресторане, общение, как они говорили и смотрели друг на друга.

Идиот.

То, что у Блондинистого симпатия к Махычу — очевидно. Смотрит на неё приоткрыв рот и свесив язык. Но я не разу не видел, чтобы они касались друг друга или смотрели, как любовники. Я сам, все дорисовывал в своем воображении. Из-за ревности.

Провожу руками по голове, готовый разрыдаться. Я сам все испортил, я толкнул ее под эту машину.