Две спасательные шлюпки с «Эрлстона», потопленного южнее "Болтон Кастла", сначала потеряли друг друга в густом тумане, но потом встретились снова. В полдень 6 июля они еще держались вместе, с трудом выгребая против сильной волны. Но потом одна шлюпка ушла вперед, оставив вторую, более тяжелую. В этой шлюпке находились 33 человека, которые надеялись добраться до Мурманска. Среди них был кочегар Э. Дж. Робинсон. "Я должен снять шляпу перед старшим стюардом. Он захватил в шлюпку 3 больших бутылки бренди и запас сигарет, поэтому каждое утро мы могли "опрокинуть рюмашку", и это было здорово". Но моряки получили страшный удар, когда обнаружили, что шлюпочный бак для воды вместимостью 20 галлонов пробит. В нем осталось совсем немного воды, и ее пришлось строго экономить.

Командовал шлюпкой второй помощник Дэвид Эванс, который проявил исключительную изобретательность, удерживая ее на курсе. Когда он свалился от переутомления, командование взял на себя кадет Эндрю Уотт, которому исполнилось всего 19 лет. Уотт ухитрялся вести «бортжурнал» на обрывке газеты. Настроение моряков пока оставалось бодрым, и на четвертый день Уотт записал: "9 июля, полдень. Северо-восточный бриз. Идем точно на юг. Большое возбуждение, заметили два предмета на горизонте. Что это? Все гадают". Они полагали, что это спасательное судно, но, к огромному разочарованию моряков, это был всего лишь катер с "Болтон Кастла", который буксировал за собой шлюпку. Эта группа тоже надеялась добраться до Мурманска. Они сверили курс, переговорили, а потом каждый двинулся дальше самостоятельно. Когда ветер стал сильнее, моряки «Эрлстона» воспользовались этим, поставили парус. Они быстро обошли другие шлюпки, которые провожали их приветственными возгласами. Но поднялась сильная волна, и шлюпку бросало, словно маленькую щепочку.

На пятый день 3 человека свалились, потому что у них страшно распухли ноги. На следующий день вышли из строя еще 3 человека. Кочегар Робинсон массировал ноги всем находящимся в шлюпке по 3 раза в день и растирал их растительным маслом. "Я горжусь тремя строевыми матросами, которые в течение 7 дней управляли шлюпкой. Но дальше жертвы становились неизбежными, так как часть людей начала пить морскую воду". На седьмой день, 12 июля, кадет Уотт записал: "5.00, слева по носу замечена земля. "Слава богу!" — сказали все мы". В полдень: "Добровольцы сели на весла, чтобы добраться до суши".

Кочегар Робинсон: "Мы все очень ослабели. Мы высадились на маленький пляж, и к нам тут же подбежали солдаты. Выяснилось, что мы попали на полуостров Рыбачий, прямо на линию фронта. Среди нас был человек, говоривший по-русски, правительственный чиновник, находившийся на «Эрлстоне». Он объяснил, кто мы такие. Я думал, что нахожусь в неплохой форме, и вылез из шлюпки вторым. Но тут же выяснилось, что я не могу удержаться на ногах. Остальные попадали вокруг меня. Солдаты вынесли остальных моряков из шлюпки и усадили на берегу. Они дали нам по глотку воды, хотя я мог выпить целый галлон. Затем нас усадили в грузовик и увезли в блиндаж, где мы получили горячий чай, немного хлеба с вареньем, и смогли побриться. Нам следовало убраться отсюда как можно скорее, потому что русские ожидали большое наступление противника".

Моряков на грузовике увезли во фронтовой госпиталь. Снова запись из бортжурнала: "После прибытия раненых и больных уложили в постели, остальных вымыли и накормили: прекрасная рыба с макаронами, кофе, хлеб, масло. Это было потрясающе!" На следующий день моряков увезли на корабле в госпиталь Полярного. Там они провели 3 дня, а потом были направлены в лагерь отдыха, откуда на поезде отправились в Архангельск.

Другой шлюпке «Эрлстона» повезло гораздо меньше. После того как она продралась сквозь большие поля пакового льда, в открытом море шлюпка встретила целое скопление плавающих бревен, которые представляли большую опасность. В этой лодке находился артиллерист капрал Кроссли.

"В конце третьего дня или в начале четвертого ветер и волны успокоились, и мы начали грести. Один из старых моряков, Пэдди Мэрфи, причитал, что он "больше не увидит своих любимых красных автобусов", когда нас начинало трепать волнами. Позднее этот старик скончался после операции на ногах, пораженных гангреной. Кое-кто из других моряков тоже лишился ног.

Мы гребли и гребли, в течение 10 дней не видя никаких следов других людей. Я узнал очень много о чайках и глупышах, топорниках. Однажды мы столкнулись со стадом китов. Я могу поручиться, что по крайней мере у одного кита чертовски скверно воняло изо рта. Мы поняли это, когда он вынырнул в 6 футах от шлюпки и наклонился над нами.

На десятый день мы заметили самолет. Он пролетел прямо над нами. Мы также увидели высокий берег. Появился маленький моторный катер, но мы не могли с ним связаться, так как он находился слишком далеко. Первый помощник начал кричать, что мы вышли к русской территории. Когда появился другой катер, он отправил русского, говорившего по-английски, на нос, чтобы переговорить с рыбаками. После нескольких фраз русский повернулся с мрачным выражением на лице и развел руками. "Это не русские", — сказал он. Наш боцман, урожденный датчанин, проворчал: "Это норвежцы". Рыбаки провели нас по запутанному фарватеру к маленькой бухточке возле мыса Нордкап. Я потащил маленького шотландца на себе на скалу к домику рыбака. Его жена встретила нас очень приветливо. Она нагрела воды, чтобы мы могли согреть наши обмороженные ноги, и угостила нас супом. Те из нас, кто держался на ногах, вышли наружу и улеглись на солнышке поспать. Командир артиллерийской команды Хью, наводчик Кидд и я решили постараться добраться до Швеции (как мы потом узнали, крайне глупая затея). Но пока мы спали, первый помощник, страшно боявшийся немцев, отправил боцмана на соседний маяк, чтобы сообщить о нашей высадке. Нас разбудил топот солдатских сапог и громкие крики: "Raud Rausl"

Нас увезли в Нордкин, а потом — в Вильгельмсхафен. Меня допрашивал очень симпатичный пожилой немец, прекрасно говоривший на английском. Когда он спросил, откуда я, я ответил: "Из Гулля". Он уточнил: "Вы имеете в виду Кингстон-он-Гулль?" Действительно, это было полное название моего родного города, хотя его никто не использует. Затем он спросил: "Скажите, королева Виктория все еще следит за людьми, идущими в туалет в сквере?" Оказалось, он знает, что подземные удобства были построены на том месте, где раньше стояла статуя королевы, которую потом, разумеется, сняли. Он отлично знал Гулль! Однако он отправил меня на 3 недели в одиночку за отказ сотрудничать, сказав, что немцы и так уже знают все, что им нужно, однако они хотели, чтобы я подтвердил эти сведения. Когда немцы в конце войны бежали из лагеря, этого немца нашли в одном из соседних амбаров. Его нашел один из моих парней, который никак не мог решить: прикончить немца или нет. В конце концов его оставили в живых".

Меньше всего повезло морякам «Карлтона». Этот американский транспорт был первым из потопленных в Черное Воскресенье, а вдобавок все уцелевшие члены экипажа попали в руки к немцам. Именно это породило множество фантастических немецких коммюнике, которые мы позднее услышали в Архангельске. Через 6 часов после гибели «Карлтона», 5 июля в 5.22, когда спасательные шлюпки и плоты пытались покинуть сцену, рядом с ними приводнился немецкий гидросамолет, который забрал двоих моряков. Вскоре после этого прилетела летающая лодка и взяла на борт 9 моряков и артиллеристов. Вечером еще одна летающая лодка забрала 12 человек и оставила морякам сигнальные ракеты. На следующее утро гидросамолет забрал еще 2 человек. Все они были доставлены в Норвегию.