– Ты дьявол. Как я буду выглядеть после тебя?

– Ты должен понравиться мадемуазель. Не надо этих кровожадных забав. Спой ей приятную песню.

Стивен в сомнении бросил взгляд на наследницу, Эмери последовал его примеру. Она выглядела задумчиво-сосредоточенной, и ее глаза сияли. Непохоже было, что она испытывала отвращение.

Эмери выскользнул на свежий вечерний воздух, прежде чем его успели позвать, чтобы снова усадить рядом с ней. Мужчину должна радовать сильная, отважная жена, но он находил, что наследница Баддерсли слишком уж кровожадна. Он услышал, как Стивен запел мелодичную балладу. У него был довольно приятный голос и вкус к музыке франков, в которой было больше напевности и меньше военных тем. Какая женщина смогла бы отказать Стивену?

Стоя во дворе, Эмери почти представил себе, что он снова очутился в Баддерсли во времена Герварда. Замок тогда тоже был полон песен. Гервард любил балладу о Карлдиге, потому что чтил старинные норвежские обычаи. Хотя тогда эту балладу пели по-английски. Эмери посмотрел в сторону деревни, на сменяющие друг друга поля, простиравшиеся до самого леса, который теперь значительно отдалился. Много деревьев срубили на строительство.

Иллюзия рассеялась. Прошлое исчезло навсегда. Меньше, чем обычно, полей было засеяно зерном, и осталось мало скота. А люди… люди совершенно другие. Их тоже стало гораздо меньше, и они выглядели бледными и исхудавшими. У многих были чирьи и другие признаки скудного питания. Они бродили, уткнувшись взглядом в землю. Когда они работали, не было слышно свиста или смеха, не видно было играющих детей.

Работа Поля де Пуисси и его племянницы! Все могло бы снова наладиться. Эта мысль мелькнула у него в голове, но он прогнал ее.

– Слишком много меда?

Эмери повернулся и увидел отца.

– Нет, просто удивляюсь, как можно было довести процветающее имение до такого состояния.

Граф Гай уселся на груду бревен возле незаконченного частокола.

– Я все время забываю, что ты хорошо знал это место.

– Не очень хорошо. Гервард предпочитал Роллстон. Но я бывал здесь один или два раза.

– Я думал, тебя порадует возможность привести все в порядок.

– У меня и так полно дел.

Эмери увидел, как у отца от раздражения задергался уголок рта, и приготовился к схватке, но граф Гай только сказал:

– Я бы многое дал, чтобы узнать, что происходит у тебя в голове. Терпение короля не бесконечно.

– Вряд ли он собирается изгнать меня за нежелание жениться на Мадлен де Л'От-Виронь.

Граф Гай глубоко вздохнул.

– Эмери, что тебя беспокоит? Я бы предпочел думать, что это любовь. Но если тебе дорога другая, скажи об этом королю. Он любит свою королеву и простит тебя. В противном случае что ты сделаешь? Вильгельм – твой любящий крестный отец. Но он также герцог, а теперь и король. Если ты не будешь служить ему, ты потеряешь его расположение.

– Я служу ему.

– Посмотри на меня, – сурово сказал граф Гай, и Эмери взглянул отцу в глаза. – Ты служишь ему, когда считаешь нужным. А это нехорошо. Если королю понадобится твоя земля, ты должен отдать ее. Если король захочет твою правую руку, ты отдашь ее тоже. Или твою жизнь, или жизнь твоих сыновей. Раз он хочет, чтобы ты женился на Мадлен де Л 'От-Виронь, ты должен сделать это.

Отец и сын в молчании смотрели друг на друга под щебет птиц и отдаленное мычание скота.

– Он не просил об этом, – наконец произнес Эмери.

– Если бы он попросил, ты был бы обязан жениться.

Эмери отвернулся и тяжело вздохнул.

– Может быть, она не захочет меня.

– Тогда так тому и быть. Не тебе пытаться решить исход дела.

Эмери насмешливо скривил губы.

– Тебе не кажется, что король уже так и сделал? Стивен и Одо…

– Это его право.

Эмери поднял к лицу сжатые кулаки, затем опустил их.

– Вы не понимаете, чего просите. В этом браке не будет счастья.

– Тогда скажи, что происходит. – Спустя мгновение граф Гай спросил: – Почему ты это делаешь? У тебя нарыв?

Эмери потирал метку на тыльной стороне правой ладони. Вряд ли он мог объяснить, что эта отметина была его смертным приговором. Он снова повернулся к замку, чтобы избежать расспросов своего проницательного отца.

– Если я должен обхаживать мадемуазель, мне лучше вернуться.

– Только учти, – остановил его голос графа Гая. – Ни одна женщина в здравом уме не выберет Стивена или Одо вместо тебя.

Когда лорд Эмери не вернулся на свое место возле нее, Мадлен оказалась вынуждена вести разговор с королем, хотя слушала пение еще одного искателя своей руки, того, за которого собиралась выйти замуж. У него был очень приятный голос.

Тогда почему ее мысли постоянно возвращались к той, другой песне, полной насилия и смерти? Певец перенес ее на поле битвы, так что она почувствовала запах крови и услышала боевые возгласы и предсмертные крики.

– Боюсь, что лорд Поль и его жена не справились с управлением здешним хозяйством, – сказал король.

Мадлен представилась возможность высказать свои обиды, но теперь, когда ее дядя и тетя были не в чести, она сочла это мелочным.

– Было слишком мало времени, и тетя не вполне здорова.

– Да, я знаю. Ты мне писала, девочка, – подчеркнул король, – и жаловалась на изъяны в управлении.

– Мой дядя слишком жесток, – признала она. – Это не лучший способ управлять людьми… – Под пристальным взглядом короля она добавила: – Он повесил человека за то, что его свиньи забрались на хлебное поле.

– Конечно, это небрежность, – заметил король, – но вряд ли заслуживает повешения.

Снова наступило молчание. Мадлен почувствовала, что не может оторваться от этих проницательных бледно-голубых глаз.

– Однажды он приказал выпороть детей, когда кто-то из их родственников попытался сбежать…

– Детей? – повторил король, и в его взгляде появилось нечто, заставившее ее похолодеть.

Она кивнула с пересохшим ртом. Постукивая пальцем по столу, Вильгельм спокойно спросил:

– Ты имеешь в виду подростков? Двенадцати лет? Тринадцати?

Мадлен уставилась на его палец, чтобы не встречаться с ним взглядом. Она отрицательно покачала головой и нервно сглотнула. Она поняла теперь, почему Вильгельма так боялись.

– Думаю, младшему было три, сир, – прошептала она.

– Проклятие! – Кулак Вильгельма с грохотом обрушился на стол, так что доска подпрыгнула.

Весь зал замер в молчании.

– Лео, – окликнул король. – Ты отец очень непослушных мальчиков. За что ты мог бы выпороть трехлетнего ребенка?