– Не хочешь извиниться, Нери 42? Тебе, всё-таки, очень долго придётся жить в этом коллективе!

– Нет, – Нери мотает головой. – Не хочу. Потому что я ни разу не назвал вас недостойной, уважаемая Нолли 147.

Гандива отворачивается, с сожалением думая о том, что Нери подписал себе смертный приговор. Удивительно, но при всей своей дерзости Нери 42 не выглядел неразумным, или не отдающим себе отчёта. Он прекрасно осознаёт, на что идёт и зачем. Должно быть, известие о поездке в социализатор сорвало ему тормоза. А значит, он тоже не подозревал до вчерашнего дня о своём исключительном положении в классе.

Тоже презумптор? Возможно. Хотя бы из-за отвращения, что вызывает его лоснящаяся кожа, отёчное лицо и прыщи.

– А теперь мы поговорим о том, что нужно будет взять с собой, – голос Нолли становится мягким. – И о том, какие вещи следует оставить дома.

Ледяная жижа пропитывает брюки, холодя кожу. Твёрдые камушки асфальта покалывают ягодицы и бёдра. Разводы грязи на голубой курточке, комья слякоти между пальцами… Мерзкая, отвратительная дрянь, капающая с кончиков волос на лицо и плечи…

– Вот теперь ты – грязнуля! – хохочут ребята, пиная его учебную сумку, как футбольный мяч.

Весенний проспект расцвечен куртками прохожих. Они несутся в никуда, не оборачиваясь. Никому нет дела до маленького избитого мальчика, сидящего в луже. А до его обидчиков – и подавно.

Гандива содрогается от шматков грязи, снарядами летящих в лицо. Крепко жмурится, чтобы не видеть ликующих обидчиков, но не плачет. Сжимает кулаки от боли и обиды, но не скулит, как подбитый пёс. Нужно просто подождать несколько минут. Они скоро закончат и уйдут. А чернота их помыслов непременно вернётся бумерангом. Мама так говорит. Мама всегда права…

Огромный булыжник ударяет в живот, и Гандива чувствует, как бёдра окутывает расползающееся тёплое пятно. Хорошо, что он сидит в луже, и ребята не видят его позора. Но краска всё равно заливает лицо, затуманивая взгляд.

Он хочет домой. В сухую и тёплую постель. Он всего лишь хочет надеть чистое бельё, завернуться в махровый халат и усесться с конспектором и электронной книгой биться над математикой. Он хочет блестяще решить все задания. Так, чтобы мама, проверив, улыбнулась и воскликнула: «Я всегда знала, что мой сын – прирождённый лидер!»

Сейчас он хочет этой дешёвой мишуры, потому что ему больно. Больно осознавать, что хорошие мальчики не сидят в грязных лужах. И в хороших мальчиков не бросаются землёй.

– Отпустите! – кричит он, срываясь. Ладони заслоняют лицо в попытке спрятать первые слёзы. – Прочь! Прочь!

Пронзительный крик застыл на губах. Глаза, распахнувшись, встретили темень. Едва заметные в лунном сиянии ободки точечных светильников закачались перед глазами.

Всего лишь ночной кошмар.

Гандива разжал кулаки. Лоскуты атласной простыни пропитались потом. Одышка сдавила грудь: казалось, что тот самый булыжник, что запустили в него десять с половиной лет назад, лежит точно напротив сердца.

Гандива перевернулся на бок, пытаясь унять сердцебиение. В такие моменты сложнее всего было доказать самому себе, что прошлое не вернётся. Хулиганы остались за завесой времени, социализатор – тоже. И дружба с Нери 42, которую они оба не смогли сохранить.

Он изменился, прогнувшись под время. Он – другой. Никто больше не посмеет замарать его честь и тело! А если захотят – гореть им от ярости и отчаяния! Он – чист. И телом, и помыслами.

Глаза, смеженные сном, снова распахнулись, уставившись во мрак. Кого он обманывает?

Хороших мальчиков не называют презумпторами.

– Бежишь от трибунала, Длань Покровителей? – голос, не узнать который было невозможно, мышью прокрался через завесу сумрака.

Миллиарды ледяных стрел вонзились в спину. Ужас сковал, не давая повернуться. Поток ночного ветра, несущий с собой крупинки измороси, наотмашь ударил по щеке. Кантана разжала руки, выпуская Нери из объятий. Привкус надвигающейся беды на языке стал слишком явным.

– Мама… – только и сумела выговорить она.

Ворона-полуночница пронзительно закаркала вдалеке, как вестник опасности. В танцующих клубах тумана, подсвеченных фонарём луны, нарисовалась знакомая тень.

– Кажется, закончился наш побег, – пробормотала Миа, пятясь к повозке.

Степенная фигура Анацеа выплыла из дымки колючего мрака. Оранжевое манто с меховой отделкой скрывало побледневшие от холода руки. Хлипкий зонт гнулся под порывами ветра над головой; спицы ритмично поскрипывали, размеряя время по секундам. Лицо Анацеа, как и обычно, сражало безмятежностью: казалось, что ледяные черты высечены из камня. Лишь искры в глубине зрачков выдавали отчаяние и решимость.

– Дочь моя, – выговорила она монотонно, – так вот ты где!

Мурашки побежали по плечам. Вот и перевёрнута последняя страница. Голые деревья зашумели во мгле, оплакивая последние спокойные минуты. В том, что правда всплыла на поверхность, не осталось никаких сомнений. Слишком уж хорошо Кантана знала мать, чтобы игнорировать очевидное.

Кантана слышала, как участилось дыхание Нери. Должно быть, его сердце сейчас колотится, как двумя часами ранее в библиотеке. Только теперь от страха, а не от вожделения. Противостоять железной леди из Совета будет куда сложнее, чем неразумной девчонке. Даже вчетвером.

Миа испуганно вжалась в повозку, прикрывшись дверцей, словно она могла послужить щитом. Азаэль расправил плечи перед нею, словно пытаясь спрятать от старшей Бессамори. И первой целью, застигнутой тяжёлым взглядом Анацеа, стал именно нефилим.

– Азаэль, – выдавила она, едва двигая губами, – это ты освободил Мию, нелепое порождение Разрушителей? Я была лучшего мнения о тебе…

Азаэль отпрянул к повозке, словно опасаясь лобовой атаки. Сухая трава зашелестела под сапогами.

– Я не мог оставить Мию в беде, Госпожа, – пробормотал он сдавленно.

Миа шумно вдохнула воздух, готовя речь. Светловолосая голова прытко высунулась из-за плеча Азаэля.

– Я – не Длань, – раздался голос иномирянки. – Вы просчитались. Поэтому я не собираюсь больше сидеть в заточении и терпеть Вашу ненормальную опеку, которая мне не далась.

– Я знаю, Миа, – отрезала Анацеа, – поэтому и разговариваю не с тобой.

Кучерявый край облака пробороздил лунный лик, добавив мраку насыщенности. Каменный взор Анацеа впился в лицо Кантаны. Словно готовясь к защите, та отступила на пару шагов. Стебельки разнотравья защекотали лодыжки. Как во сне Кантана ощутила, что Нери поддерживает её за талию.

– Мама, – прошептала она, чувствуя, как на глаза набегают слёзы. – Мне жаль.