Игорь Северянин Тремя морями сразу ранен. Зане — Он грезит Балтикой на Чёрном бреге И поэтические шлёт побеги Сюда, ко мне На Mediterranee Ну что ж, скажите — я благодарю, Хотя морями вовсе не горю. <...>» Ментона, апрель, 1913 г.

Ответ на послание Северянина Гиппиус включила в небольшую мемуарную заметку, раскрывающую историю этих стихотворений. Память не подвела Зинаиду Николаевну и на этот раз. Действительно, Северянин и Сологубы были в Одессе с выступлениями во время турне. На бланке одесской гостиницы в марте 1913 года написано также стихотворение, посвящённое В. Я. Брюсову, «Тоска о Сканде». В нём варьируются те же мотивы «прибалтийского» фольклора, сказаний о Сканде и Эмарик.

«Не могла не увлечься своеобразной поэзией Северянина и Анастасия Чеботаревская, получившая образование в Париже и переводившая самые модные сочинения Ги де Мопассана, Метерлинка, Стендаля. Несомненно, именно по её настоянию осенью 1912 года Фёдор Сологуб специально устроил у себя вечер Северянина, чтобы представить его “всему Петербургу”.

Анастасия Николаевна также заботилась о северянинской известности. Даже наступающий 1913-й год Северянин был приглашён встретить в их доме, а в письме Всеволоду Мейерхольду о планах создания собственного артистического кабаре Чеботаревская замечала: “Между прочим, Игорь Северянин написал маленькую вещицу, очень милую, которая могла бы пойти в программе”».

Не случайно на титульном листе сборника «Громокипящий кубок», едва появившегося из печати, Северянин написал Анастасии Чеботаревской:

«Радостно отдать эту вдохновенную книгу Вам, дорогая —

всегда — Анастасия Николаевна!

Бессмертно Любящий автор. 1913. Марта 3-го».

Через две недели Северянин получил ответный подарок, книгу «Афоризмы Оскара Уайльда» с надписью:

«Принцу поэтов — Игорю Северянину книгу его гениального

брата

подарила Ан. Чеботаревская. Одесса. 17.III.1913».

«Был март 1913 года, — вспоминал Северянин. — Мы с Анастасией Николаевной Чеботаревской-Сологуб, пользуясь первой неделей Великого поста, во время которой зрелища и концерты в России в те времена не разрешались, поехали отдохнуть в Ялту, прервав в Одессе своё турне. Сологуб уехал читать лекцию в Полтаву, и через неделю мы условились встретиться с ним в Симферополе, чтобы продолжать оттуда наши совместные выступления в Крыму и на Кавказе».

В тот год Чеботаревская составляла антологию «Любовь в письмах выдающихся людей XVIII и XIX века» (1913).

В предисловии к этой изящной книге Фёдор Сологуб отмечал: «Душа, просветлённая любовью, весь круг своих переживаний озирает с особенным, иногда возвышенным, иногда нежно-интимным, иногда страстным, иногда ещё иначе окрашенным, но всегда значительным чувством. Только те письма, в которых выражается это очаровательное излияние любви на весь круг и повседневных и чрезвычайных переживаний, только их и выбирала составительница этой книги, и только тех авторов включила она в круг своего выбора, которые давали в своих письмах эту восхитительную эманацию любви». Действительно, именно глубокой любовью к своему избраннику, Фёдору Кузмичу, были окрашены для Чеботаревской и литературное творчество, и человеческие пристрастия, и повседневные заботы.

Северянин вспоминал об Анастасии Александровне: «Всю жизнь, несмотря на врождённую свою кокетливость, склонность к лёгкому флирту и болезненную эксцессность, она оставалась безукоризненно верной ему, и в наших духовно обнажённых длительных беседах неоднократно утверждала эта некрасивая, пожалуй, даже неприятная, но всё же обаятельная женщина: “Поверьте, я никогда и ни при каких обстоятельствах не могла бы изменить Фёдору Кузмичу”. И я, не очень-то вообще доверявший женщинам, ей верил безусловно: воистину сама истина чувствовалась в её словах. Сологуб платил ей тою же монетой и, если на некоторых своих, в кругу ближайших людей, вакхических вечерах и истомлял себя какою-нибудь “утончёнкой”, дальше неги, каждому видной, дело не шло, в такой же “неге” нет измены, как понимают это слово углублённые».

Увлечённый вниманием замечательной женщины, Северянин с удовольствием сопровождал Чеботаревскую на поэтические вечера, в театры. В очерке «Сологуб в Эстляндии» поэт рассказывал, как «однажды в Екатеринодаре, зимой 1913 года, давали “Миньону” с какой-то (фамилии не помню) испанкой в заглавной роли. Время приближалось к восьми. Анаст[асия] Никол [аевна] что-то очень долго в этот вечер одевалась, и я начал уже нервничать.

— Так мы и к увертюре опоздаем, — говорил я. И вот Сологуб, не любивший музыку, поддерживал меня.

Кстати, интересный штрих: мы всё же в тот вечер поспели к началу, когда оркестр только ещё рассаживался, но увертюры не услышали: она была выпушена целиком».

Северянин сочинил стихотворение в духе новой живописной теории, заявленной Михаилом Ларионовым. «Лучизм» художника предполагал изображение предметов в пересечении истекающих из них световых лучей. Поэт рисует «лучистый» этюд словами, которые пучками исходят из анафорических строк.

Это стихотворение, датированное «1913. Февраль», было напечатано в книге Северянина «Victoria Regia» (1915). Переплетённая в парчу вместе с «Громокипящим кубком» книга сохранилась в библиотеке Сологубов.

Ещё один сборник, «Ананасы в шампанском», Северянин надписал:

«Милой Анастасии Николаевне Чеботаревской

с искренней приязнью автор.

Петроград. 1915».

Тогда отношения между ними осложнились из-за непредвиденной ссоры: во время выступлений в Кутаиси весной 1913 года Северянин, не предупредив Сологубов, неожиданно вернулся в Петербург, чем несправедливо обидел их. Он так и не признался, что спешил домой к новорождённой дочери Валерии и Елене Семёновой (Золотарёвой), которая была гражданской женой поэта в 1912—1915 годах.

Но встречи в приморской курортной деревне Тойла, в которой Северянин познакомил Сологубов и где сам отдыхал начиная с 1912 года, вновь сблизили их. «Узнав Тойлу, Сологубы поселились в ней и полюбили её», — писал Северянин. В очерке «Сологуб в Эстляндии» он рассказывал, например,