На трескучем морозе привычный рассудок отступавшего императора и его штаба работал все еще великолепно. Отходившая армия высылала лазутчиков.

Отчаяние возникло от осознания того, что никто из отступавших не желал ничего от этой страны, что все жертвы прошедшего полугодия были напрасны. Отсюда и ГОРЯЧАЯ ЖАЖДА ДОБЫЧИ, пытающаяся восполнить недостаток цели. Перевозка награбленного невероятно тормозила продвижение войск. Что-нибудь человек должен нести с собой: надежду, задание, добычу.

Отправленные императором разведчики шли на рысях, они сообщили об обходном маневре, задуманном русскими военачальниками. С юга приближалась армия. Она должна была перерезать армии Наполеона пути отступления западнее Березины. Русская армия графа Витгенштейна наступала с севера на восточный берег Березины. На востоке арьергард французской армии вел бои с основными силами Кутузова.

300 пионеров генерала Эбле наводят понтонный мост через Березину, который спасет французскую армию. Это технически грамотные патриоты. Их действия организуют врачи. Эти специалисты проигнорировали отданный за неделю до того приказ об уничтожении техники. Теперь они приготовили свои детали, болты, инструменты, тросы и прочий крепеж на берегу, упакованные в ящики. Император определил место, в котором будет организована переправа. Неприятель этого не ожидает. Так что у пионеров будет ночь, день и еще одна ночь в запасе. На больших кострах, прямо у разложенного снаряжения, готовят горячий пунш. Наводящие понтоны солдаты выпивают его, сколько смогут (для врача человек — снабженный скелетом сосуд, в который наливается некоторое количество горячей жидкости, чтобы противостоять переохлаждению). После этого они устремляются в воду, в которую погружаются сначала по пояс, а потом и по самую шею. Они вбивают сваи, наводят понтоны, закрепляют их. Больше десяти минут пребывания в ледяной воде человеку не выдержать. Врачи и офицеры кричат через мегафоны, направляя действия пионеров. Они контролируют порыв солдат-патриотов. Необходимо всеобщее помрачение рассудка войсковой колонны, своего рода устремленная вперед паника, чтобы люди проявили необходимую для этого самоотверженность. Всех их ждет смерть.

Генерал Эбле, сам побывавший в воде, еще доберется до Кенигсберга, переживет своих солдат, однако умрет, с ампутированными конечностями и истощенный, от последствий отчаянного предприятия. Тело такого не прощает[38].

К вечеру следующего дня первый корпус и императорская гвардия могут пересечь реку. Мост пролегает сначала над болотистым, покрытым ледяной коркой берегом, а затем и над самой рекой. Ужасные картины, взбудоражившие Европу, где они появились в виде листовок, были созданы в книжных и газетных издательствах без какого-либо участия свидетелей на месте происшествия. В основе их лежали известия о третьем дне переправы: катастрофе отставшей, нагруженной добычей части армии, «потребителей войны». «Военные производители» пересекли реку днем раньше в полном порядке, и в серии боев прорвали окружение. Сохранял дисциплину вплоть до пленения и ПРИНЕСЕННЫЙ В ЖЕРТВУ арьергард, защищавший восточный берег, пока не был разрушен мост.

Ужасна была лишь самозабвенность технических ПАТРИОТОВ ПЕРВОЙ НОЧИ. Откуда взялись эти резервы энергии? Пионеры были крестьянскими сынами, получившими в Великой армии, каждый сам по себе, нечто вроде инженерного образования, и отслуживали свой срок пионерами (что было ниже их квалификации). Патриоты свободы ремесел, они сэкономили эти резервы энергии. Патриотизма без такой экономии не бывает. Тайна моста через Березину заключается в том, как офицерам (и самим пионерам) удалось за несколько ночных часов мобилизовать эти резервы, которых должно было хватить на всю жизнь, до самой смерти, а потому сознательные люди используют их лишь понемножку, грамм за граммом. О «патриотическом порыве, поддержанном пуншем, но не им вызванном», говорит Клаузевиц, посетивший это место в том же году. Речь идет о смятении рассудка, говорит он, вызываемом совместной лихорадочной деятельностью множества охваченных единым настроем людей; это можно сравнить с мчащимся табуном лошадей, сметающим все на своем пути и не останавливающимся перед падением в пропасть.

На города Рурской области опускаются сумерки. С северо-запада надвигаются облака, городские огни становятся ярче, зелень скверов и садов бледнеет. В снабженных кондиционерами помещениях, не замечая наступающего вечера, заседает руководство социал-демократической партии земли Северный Рейн-Вестфалия. Министр экономики, ремесел и технологии выходит из зала в явном возбуждении. За ним следует помощник. Друзья медлят. Они выходят за влиятельным человеком в вестибюль. Заседание проводит ПРЕМЬЕР-МИНИСТР ЗЕМЛИ И ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПАРТИЙНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ. Он требует продолжения дискуссии. Действие министра — направленная против него выходка. Разгневанному политику придется вернуться и объяснить свое поведение. Ему придется извиниться. «Age ain't nothing but a number». Вот такие часы, проведенные на заседаниях, и сокращают в конце концов нашу жизнь.

Время ускользает от премьер-министра. Правда, кое-каких предварительных успехов в течение этого часа ему удалось добиться. Такому вызывающе настырному министру уступать он не может. Так что время ему удалось выиграть.

В вестибюле близкие друзья окружили министра.

— Вернись, Вольфганг.

— С меня довольно.

— Что значит довольно?

Нет никаких двух течений, объясняет министр. В социал-демократической организации земли Северный Рейн-Вестфалия нет раскола. Бессмысленно говорить, будто одни выступают за народ, за улучшение условий жизни, а другие прислуживают крупному капиталу. Ничего такого нет. Конечно, дело министра экономики — содействовать развитию РЕЙНСКОГО КАПИТАЛИЗМА. И совершенно не соответствует реальности сомнение министра образования, будто министр экономики занимается этим без учета других интересов.

У министра «жесткие» черты лица. Невозможно представить себе, что с возрастом он растолстеет, что лицо его округлится. Он посматривает вокруг неуверенно. Ему невыносимо быть человеком, не вызывающим симпатий. Группа друзей незаметно подталкивает его в сторону зала, оттесняет журналистов, стремящихся засыпать министра вопросами. Министр возвращается в зал, присутствующие одобрительно стучат по столам.

— Мне надо было выйти, — говорит министр.

— Заходи, заходи, каждому может понадобиться выйти.

Эти слова произносит старик Фаренсман. У него нервы покрепче, чем у других.

— Что случилось с Вольфгангом?

— Он эмоционален.

— Да ведь ничего такого не произошло. Мы как раз говорили о «двух течениях».

— Это разрывает ему душу. Он покрывает слишком многое. Это вырывается из него наружу.