Диана… она показалась сейчас Катрин более прекрасной, чем когда-либо. Ее черно-белое платье было расшито жемчугами; бриллианты украшали ее иссиня-черные волосы. Безмятежная, уверенная в себе, она, казалось, не замечала того интереса, с которым люди смотрели на нее, хотя, конечно, Диана видела, что глаза всех прикованы к ней.

Если Диана умела скрывать свои чувства, то этого нельзя было сказать о молодом дофине. Он покраснел, его глаза заблестели, и окружающим показалось, что его любовь к Диане отнюдь не угасла. Но в его взгляде затаились печаль, страдание и стыд. Послышались негромкие смешки, смолкнувшие под строгим взглядом короля, который в душе сам смеялся. Генрих напоминал сейчас провинившегося супруга.

Диана, улыбаясь, встала; произнеся обычные слова приветствия, она повернулась и отошла к старшему сыну герцога де Гиза. Дофин проводил ее взглядом, полным грусти.

Король приказал сыну сесть рядом с ним, поскольку он хотел обсудить с Генрихом военные дела.

Спектакль закончился.

На банкете Генрих должен был по этикету сидеть рядом со своей женой; Диана заняла место среди свиты королевы. Но все, в том числе и Катрин, заметили, что его взгляд постоянно устремлялся в сторону величественной дамы в черно-белом платье. Диана, беседовавшая с королевой о благотворительных акциях, казалась очень счастливой.

После банкета Диана избегала общества дофина; она не отпускала от себя своих союзников, молодых де Гизов.

Катрин, воспользовавшись удобным моментом, покинула торжества. Она позвала к себе Мадаленну. Глаза девушки округлились от страха; она боялась возвращения дофина; она заранее знала, что ее ждет.

— Отправляйся, — глаза Катрин сверкали, лицо было бледным, — в покои Дианы. Спрячься получше. Я хочу знать, что произойдет между ними.

Диана отправилась к себе. Вскоре Генрих последовал за ней.

Когда служанка спросила ее, должны ли они помочь своей госпоже раздеться, она невозмутимо улыбнулась.

— Пока нет, Мари. По-моему, ко мне придет посетитель.

Едва она закончила фразу, как в дверь постучали.

— Мари, — произнесла Диана, — если это дофин, скажи ему, что я приму его. Впусти его и оставь нас одних.

Генрих неуверенно вошел в комнату, и Диана вспомнила мальчика; которого она нашла в саду в тот день, когда они говорили о лошадях.

Приветливо улыбнувшись, Диана протянула Генриху обе свои руки. Служанки покинули комнату и закрыли за собой дверь.

— Я счастлива, что ты вернулся, — сказала Диана.

— А я… несчастен, — ответил он.

— Генрих, такого быть не должно. Пожалуйста, не становись на колени. Это мне следует опуститься перед тобой на колени. Сядь рядом со мной, как раньше, и скажи мне, что делает тебя несчастным.

— Ты знаешь, Диана.

— Ты имеешь в виду юную итальянку из Пьемонта?

— Это правда, Диана, — выпалил он. — Все, что говорят люди, — правда. Я не понимаю самого себя. В меня словно вселился дьявол.

— Пожалуйста, не переживай, Генрих. Ты любишь эту девушку?

— Люблю ли я ее? Я люблю только одну женщину и буду любить ее всю мою жизнь. Я всегда знал это. Но мне было одиноко, грустно без тебя. У нее твои иссиня-черные волнистые волосы. Тебя не было со мной, Диана, и я ухватился за твое подобие.

Она улыбнулась ему. Глядя на нее, Генрих удивился тому, что он нашел в юной итальянке из Пьемонта какое-то сходство с Дианой. Никто на свете не мог сравниться с ней.

— Дорогой мой, — ласково промолвила она, — для печали нет причин. Ты уехал, но теперь вернулся. По-моему, нам следует радоваться.

— Ты простишь меня? — взмолился он. — Поймешь меня? Это было короткое влечение. Когда я удовлетворил его, оно исчезло. Оно возникло из моей тоски по тебе.

— Я всегда знала, — сказала она, — что для тебя и для меня существует только одна любовь.

Повернувшись к Генриху, она обняла его.

— Не будем говорить о прощении, любовь моя, — добавила Диана. — Люди шептались, усмехались. Ну, ты знаешь мадам д'Этамп. Это было унизительно… для некоторых.

— Как я ненавижу эту женщину! Я глубоко опечален тем, что дал кому-то повод унижать тебя. Я ненавижу себя за это. Лучше бы меня убили в сражении до этой истории.

Она нежно поцеловала его, как в начале их дружбы. Любовь Генриха к Диане была неистовой, страстной; ее же чувство к нему было в значительной мере материнским.

— Тогда я была бы безутешна, — сказала она. — Если бы ты не вернулся ко мне, я бы не пережила этого.

Они сели, обнимая друг друга.

— Диана… так ты меня прощаешь? Мы будем считать, что ничего не случилось?

— Мне нечего прощать тебе. Я знала, что это ничего не значащий эпизод, и ты подтвердил это. Тебе было одиноко, хорошенькая девушка развлекла тебя. Я благодарна ей за то, что она на какое-то время сделала тебя счастливым. Скажи, ты бы не хотел, чтобы она приехала сюда… в Париж?

— Нет!

— Значит, ты больше не любишь ее?

— Я люблю только одну женщину. Я всегда буду любить ее одну.

— Тебя не влечет к этой девушке?

— Когда я понял, что я наделал, я потерял всякое желание ее видеть. О, Диана, любовь моя, мы сможем забыть о случившемся?

— Нет, это невозможно — я слышала, что у нее будет ребенок.

Генрих густо покраснел.

Она засмеялась.

— Ты снова забыл о своем положении, Генрих. — Этот ребенок когда-нибудь станет отпрыском короля Франции. Ты упустил это из виду?

— Меня гложет стыд. Ты так добра и красива. Ты понимаешь мои горести, слабости, застенчивость, смущение. Когда мы вместе, я становлюсь счастливым, хоть я и осквернил наш прекрасный союз своей изменой.

Диана щелкнула пальцами. Ее глаза сияли, рот улыбался. Она думала о том, что двор смеялся слишком поспешно. Она возьмет это дело в свои руки. Пусть двор увидит в ней не любовницу Генриха, а его ближайшего друга и самого главного человека в его жизни, духовную сестру.

— Дорогой мой, — сказала она, — ребенок требует ухода, он нуждается в воспитании, соответствующем его статусу.

— Его статусу!

— Дорогой мой, это твой ребенок. Уже одно это делает его заслуживающим моего внимания. Генрих, ты позволишь мне заняться им лично? Я хочу, чтобы после рождения его доставили во Францию. Я сама буду руководить его воспитанием и обучением.

— Диана, ты просто чудо!

— Нет, — небрежно сказала она. — Я люблю тебя и хочу, чтобы ты относился к себе с уважением и исполнил свой долг.

Он обнял ее.

— Я мечтал о тебе, — сказал Генрих. — Постоянно думал о тебе, даже когда был с ней.