с Палычем по тайге, тонул в болоте, спасая ящик с каменными пробами, переправлялся на конях через горные речки… Его замутненным мозгам казалось в такие моменты, что вот, где-то совсем рядом та дверь, за которую достаточно просто шагнуть — и эта его бессмысленная лежачая жизнь сама собой кончится, и начнется другая. И он, растревоженный, пускался в длинные и путаные философские рассуждения о жизни, которые он надумывал во время лежки. Палыч сначала слушал хмуро и внимательно, потом перебивал и с досадой ругался на Фролова — молодой, мол, чего дома сидишь, кому эти твои рассуждения нужны? Даже тебе они не нужны!

Фролов лежал, глядя в темноту комнаты, и понимал, что старик, конечно, прав. Да только что толку. У Палыча своя жизнь, у Веньки своя…

Если бы не этот глупый сериал по телевизору, так бы, наверное, все и продолжалось до какого-нибудь там конца. Сериал шел долго, в нем какие-то городские полудурки, похожие на витринные манекены, мыли золото в тайге. Сюжет был плоской, пошлой выдумкой, Палыч ужасно страдал, спрашивал у Веньки, почему они все время в новенькой одежде и нельзя ли было режиссеру настоящий, а не бензиновый костер запалить. Но на следующий день дед снова стучался к Веньке — своего телевизора у него не было — и садился смотреть, потому что оператор был хороший, а горы — настоящие. Потом Палыч приносил денег, и Венька шел в магазин. Они выпивали, старик, не торопясь, подробно рассказывал, как оно бывало на самом деле. И Венька чувствовал ту жизнь — ее краски, запахи, пот и радость работы.

И однажды, с месяц после того сериала прошел, Фролов пришел к старику со своей выпивкой. Это был любимый Палычем коньяк. Венька явно темнил, разговор поначалу не клеился, но после третьей он решительно нахмурился и произнес:

— Ты, Палыч, опять можешь смеяться, но я точно решил ехать! Пятнадцатого! Вот билеты. — Он достал из кармана паспорт с торчащими краями авиабилетов. Почти позабывший вкус жизни Венька напряженно и не без страха смотрел на старика — он пришел за благословением.

Венька не в первый раз поднимал эту тему, и Олег Палыч не сразу ответил. Подпер толстым кулаком красноватую, с синими прожилками щеку, буровил соседа строгими, но и серьезными глазами. В глубине души он очень рад был и хотел, чтобы Венька там оказался. Хотя и не надо было ехать туда за золотом, но как ему это объяснишь?! Да и в конце концов — за золотом так за золотом. Единственное, чего боялся Палыч, что вернется Венька через неделю и скажет, что там тоже все не так. Этого он ему никогда бы не простил.

Старый геолог тяжело скрипнул шатким стулом, аккуратно взял толстыми пальцами стакан с коньяком и выпил. Губы вытер задумчиво.

— Ты, Веня, все-таки зря думаешь, что там так все легко, — заговорил он, испытующе глядя на Фролова. — По картинкам ты выучил, это я понял, но ведь его в лесу надо найти. Там все по-другому! Не знаю, но, может, не по тебе это дело… — Он опять недоверчиво оглядел совсем не таежную Венькину фигуру.

— А я найду! — Фролов налил еще. — Смотри, чего я достал. — Он выложил на стол подробную карту. — Я точно по твоим местам пойду. Ты мне отметь…

Олег Палыч взял с полочки очки. Развернул листы и долго ползал по ним карандашом.

— Тут, вот… Кызыл — речка небольшая, впадает в Аргут. Здесь у нас базовый лагерь был. — Он выстучал из пачки беломорину.

— А где ты мыл?

— Вот здесь, в верховьях, там еще место такое… Если пойдешь вверх по речке, сначала глухой кедрач будет, потом поляны начнутся альпийские, так все рекой и поднимайся, лес станет редкий, скальники по правой стороне начнутся. Сам ручей — вот он, — ткнул Палыч карандашом. — Сверху падает, круто, вроде водопада, мимо не пройдешь. От него и дальше вверх по долине километра два мы отработали. Там оно почти во всех ручьях есть, но немного. Но вот в этом, напротив скалы, и в этом, кажется. — Он обвел два продолговатых кружка. — Нормально было — знаков[2] по двести-триста, а может, и побольше. Кстати, и в самой речке попробуй. Ну, в таких местах… — он посмотрел на Веню.

— Да-да, я помню, в котлах, где оседает… — Фролов смотрел на карту, силился представить, как там на самом деле. Лицо у него было глупое и озабоченное. Ничего он не мог себе вообразить — он никогда не был в таких вот диких горах.

— Палыч, я спрашивал уже, но я все-таки не пойму, а что же вы не мыли, если его много было?

— Тэк… — Старик откинулся на спинку стула большим телом и небрежно прищурился на Фролова. — Ты, Веня, совсем одурел с этого золота. Мы за два лета целый район там описали. Нам было чего делать… Да и не думали мы тогда ни о каком золоте.

— Нет, ну ты говорил, что мыли, блестки считали и обратно выплескивали. Странно!

— А-а, тебе не понять. Ты, если с такой жабой в душе поедешь, точно ничего не найдешь. На первом ручье застрянешь, там же везде золотые блестки есть! — Он помолчал, подумал. — Я знал старателей… специфический народ. Как будто чокнутые малость. Н-да… люди, может, и не очень приятные, но твердые. Не перекрестясь, за лоток не брались. Дело-то такое…

— Какое?

— Да… черт его знает… дьявольское, что ли? Не знаю, мне оно никогда не надо было.

Они теперь целыми днями занимались. Старик твердым старательным почерком писал ему названия книг, Венька мотался в библиотеку. За хорошими горными ботинками и снаряжением вместе ездили в магазин. Были и практические занятия — Олег Палыч, брезгливо относящийся к этому самому золоту, пыхтя и охая, вставал на карачки возле ванной и с тазиком, на четверть наполненным песком и землей, показывал, как работать лотком. Требовал, чтобы Веня все в точности повторял. Потом детально описывал, как вскрывать грунт, и злился, если Веня пытался увильнуть и «брал сверху». Длинный светло-рыжий Венькин хвост, прихваченный резинкой, все время мешался под руками, и Палыч с довольной ухмылочкой и со словами «Мы тебя наладим» побрил его налысо.

Записывать про золото не разрешал.

— Ничего у тебя не должно быть. Лопату одеждой обмотаешь и спрячешь в рюкзаке, жесть для лотка тоже — в трубочку свернешь. Если застукают — скажешь, золотой корень копать приехал. Он как раз по берегам ручьев растет. Но смотри, Веня, за золото могут впаять. Если