— Ни один из них не видел, чтобы вблизи берега устанавливали мины. Здесь вообще не особенно суетились — тихая гавань, и только.

— Понятно. А зачем вы…

— А какая разница, у кого спрашивать? — искренне удивился лейтенант. — У него тоже чин не генеральский, и знать он может только то, что видел собственными глазами, то есть не больше этих двоих. Зато сломать офицера сложнее, а эти посмотрели, представили это на себе — и все.

— Вы прямо психолог, лейтенант, — усмехнулся Эссен.

— Увлекаюсь, — смутился почему-то Жировский.

— Ладно, ладно, идите. Ну что, — адмирал повернулся к Бахиреву. — Как там наши пароходы?

— Идут к точке рандеву. Все у них в порядке.

— Ну и замечательно. Чувствую, сегодня мы обогатим лексикон наших желтых коллег новыми словами.

— Думаете, они еще не все знают? — удивленно приподнял бровь Бахирев. — Наши, русские выражения, как справедливо отмечают все, кто с ними сталкивался, выразительны, прилипчивы и легко учатся. А отсутствие аналогов в других языках гарантирует им вечную популярность.

— Тут вы не правы, аналоги есть, — Эссен откровенно ухмылялся. — Я как-то слышал боцманский загиб в исполнении британского адмирала. Поверьте, нашему он ничем не уступает. Но есть и другие варианты. Вы ведь в Швейцарии не бывали?

— Только проездом, а что? — на лице Бахирева был написан живейший интерес.

— Есть у них любопытное выражение — березина.

— Чего? — не понял каперанг.

— Березина, — повторил Эссен. — Это значит, что полный п…

— Да? Странно.

— А ничего странного, Михаил Коронатович. Вы ведь в курсе, что во времена Наполеона, когда он решил попробовать наших предков на прочность, швейцарцев в его армии было немало.

— Там вообще европейского отребья хватало.

— Не спорю. Вот когда при Березине их разбили, швейцарцы чуть ли не в полном составе попали в плен. Так с ними даже возиться не стали — отходили вожжами и на пинках выгнали. Сто лет прошло, а все еще помнят.

— Помнит собака палку…

— Именно так. И наша задача, чтобы японцы нашу палку тоже запомнили, желательно, навсегда. Приступим к сему богоугодному делу?

— Я только за, — Бахирев азартно потер руки. — Будет у них слово, и не одно.

— Замечательно. Кстати, наши английские приятели труса не празднуют?

— Да нет, — пожал плечами Бахирев. — Работают, как все, моряки грамотные.

— Ну и отлично. Пообещайте им долю в добыче. Это, я надеюсь, примирит их с жизненными реалиями и крепко привяжет к нам. Они, в конце концов, нация пиратов, так что моральных терзаний испытывать не должны.

Бахирев рассмеялся и согласно склонил голову, после чего написал на листе бумаги короткий текст и отправил вестового в радиорубку. Мысль Эссена пришлась ему по душе, а что касается моральных аспектов, то сейчас было не до них.

В порт Йокохамы они входили, как хозяева. Пара миноносцев, как и в прошлый раз, попыталась их задержать, но их просто расстреляли, не дав выйти на дистанцию атаки. Первый взорвался почти сразу, учинив великолепный фейерверк — снаряд угодил в готовый к выстрелу минный аппарат, и кораблик превратился в облако раскаленных газов прежде, чем кто-то на его борту успел это осознать. Второй словил сразу три стадвадцатимиллиметровых снаряда, один за другим. По идее, этого было достаточно, чтобы моментально отправить хлипкий миноносец на дно, однако теория и практика согласуются далеко не всегда. Не сдетонировали мины, не были повреждены котлы, и, хотя борт миноносца превратился в груду искореженного металлолома, а надстройки как будто корова языком слизнула, он продержался на плаву достаточно, чтобы успеть выброситься на камни.

Береговые батареи тоже молчали. Собственно, в этом не было ничего удивительного — там некому было стрелять. Казаки постарались на совесть, и практически вся орудийная прислуга умерла во сне. А даже если кто-то чудом выжил, или откуда-то прибегут новые артиллеристы, им все равно ничего не сделать. Прицелы, самая нежная часть любого орудия, были безжалостно разбиты, и теперь попасть хоть в кого-нибудь из них можно было разве что случайно. Именно поэтому три корабля входили уверенно, можно даже сказать, с ленцой. Только "Херсон" отошел на безопасное расстояние и скрылся в море — рисковать кораблем снабжения Эссен не собирался.

При виде русских кораблей паника в порту поднялась неописуемая. Вопли разбегающихся докеров иногда доносились даже до крейсера. Эссен с интересом окинул взглядом гавань, ровные коробки складов, высокие, похожи не невиданных зверей краны, и вздохнул: ему бы такую базу, но чего нет — того нет. А то ведь, зная, что есть куда вернуться и отремонтировать, случись нужда, корабли, можно было бы планировать куда более серьезные операции, чем сейчас. Впрочем, с этой базы он еще кое-что получит, если, конечно, его бравые казачки опять не пойдут на поводу своих дремучих инстинктов и не начнут вместо дела по всегдашней своей привычке набивать карманы всем подряд.

Между тем, паника начала переходить во что-то упорядоченное. На одном из стоящих под загрузкой кораблей, по виду, обычного транспорта, но под военно-морским флагом и с несколькими орудиями, начали спешно готовиться к бою. Похоже, опять вспомогательный крейсер, используемый все же для перевозки грузов. Еще бы, перехватывать ему, по большому счету, нечего, а для борьбы с изредка вырывавшимися до недавнего времени из Владивостока крейсерами такой корабль абсолютно непригоден. У него нет ни скорости, чтобы уйти, ни брони, чтобы защититься, ни нормального вооружения, чтобы оказать сопротивление. Расстреляют, как мишень, и стадвадцатимиллиметровые хлопушки в данном случае — не более чем формальное утешение. А вот отбиться от русского миноносца, нарваться на который в окрестностях Порт Артура все же можно, да и прикрыть от его атак другие транспорты подобное вооружение позволяет. Вот и совмещают японцы приятное с полезным, вне зависимости от того, насколько это нравится капитану вооруженной калоши.

Хлопок! Снаряд прожужжал где-то высоко над головами. В ответ затявкали орудия идущего головным "Енисея" — его командир торопился проверить вооружение в условиях, приближенных к боевым. Грамотно довернув, он дал канонирам возможность работать всем бортом, и четыре орудия моментально обеспечили ему подавляющий огневой перевес. Русские артиллеристы развили бешеную скорострельность, обычно считающуюся возможной разве что в теории. Правда, и работали они практически в полигонных условиях. Промахнуться с такой дистанции из корабельных пятидюймовок тоже было достаточно сложно, и теперь русские снаряды на глазах превращали транспорт в груду искореженного металла. Еще несколько раз выстрелило одно из его орудий, но единственный более-менее точный выстрел лишь поднял столб воды в десятке саженей от "Енисея". Потом от прямого попадания его разнесло на куски, вращающийся, словно городошная бита, оторванный ствол отлетел далеко в море, и на том всякие попытки организованного сопротивления прекратились. На втором вооруженном пароходе, имея перед глазами печальный пример собрата, развернуть орудия даже не попытались, и сиганули на берег, что твои зайцы.