Ум подсказывал, что в ответ на его вопрос надо бы возмутиться, но Агата внезапно почувствовала, что её, будто волной, накрывает желанием. Такой силы, что не справиться. Это гормональное. И еще немного потому, что она безумно по нему скучала.

Поэтому вместо возмущения с губ слетает какой-то неопределенный смешной звук…

Или не смешной, потому что Костя реагирует на него не ответным смехом и не улыбкой даже. Скользит носом по щеке вперед, целует за ухом сначала, потом ведет по шее, прижимаясь к месту соединения с плечом…

— Божечки…

Агата шепчет несдержанно, жмурясь, прижимаясь к нему теснее, сильнее впиваясь в плечи, а потом охает, потому что он отрывается, смотрит в лицо, ждет взгляда…

— Давай дальше. Мне ехать надо.

Говорит, наверняка видит, что во взгляде Агаты — разочарование. Но он прав. Спешить не стоит. И если в нем есть силы — за это нужно быть благодарной.

— Мне больше нечего сказать. Я хочу, чтобы ты меня уважал. Я не прощу измену. Ты должен пообещать мне, что не бросишь ребенка. А я… По-прежнему тебя люблю, наверное…

Особенно сложно дались последние слова. Но они слетели с губ — и стало как-то подозрительно легко.

А еще тепло, потому что Костин взгляд из делового, снова стал теплым. И губы снова дрогнули. И к её потянулись…

— Пиздец, как тебя люблю, Замочек. Просто пиздец…

Костя шепнул в них, улыбаясь, а потом уже поцеловал — пусть несмелую, но такую же улыбку в ответ.

Прошелся пальцами по бедрам вверх, сжал ягодицы, знал, что Агата, которая старается стать еще ближе, чувствует его возбуждение, переживает свое. Судя по всему — особенно сильное. Костя читал, что с беременными такое случается. Им сильнее хочется. Он вообще многое читал в последнее время. Как безнадежный мазохист, которому вряд ли светило вот такое утро. Но оно наступило.

Осознавая, что ему действительно нужно ехать, но если продолжать в том же духе — въедет он разве что в нее, Костя снова отстранился. Улыбался, скользя взглядом по тяжело дышавшей, порозовевшей и явно забывшей обо всем на свете Агате, потом прокашлялся…

— Я хочу, чтобы ты вернулась домой. В мой дом. Наш. Бой скучает… — реагируя на первые слова, Агата чуть нахмурилась. Упоминание пса заставило опустить взгляд уже пристыжено, закусить губу… — И я скучаю.

А потом взметнуть. Зеленые глаза светились сомнением и сожалением. В голубых снова просьба.

Он целый месяц держал себя в руках. Правда держал. И дальше тоже держал бы. Но она же не хотела, чтобы вместо Кости к ней вернулась бесхребетная мямля? И многое в нем — без изменений. Он хочет максимум. Он хочет получить всё и сразу. Он её по-прежнему до бесконечности хочет. Он всё такой же наглый победитель.

Её любимый жадный мальчик, которого жизни не хватит любить так, как он хотел бы.

Жизни не хватит, а её отдачи — вполне.

— Мне нужно время, Костя…

Агата решила сходу попытаться в компромиссы. И сходу же получила понимание, что… Нет. Не с ним.

— До вечера хватит?

Потому что Костя спросил, расплываясь в такой улыбке, что как бы Агата ни злилась, как бы ни прикусывала уголки, ее губы растянулись в ответ.

Они смотрели друг на друга.

Костин взгляд выражал наглую просьбу. Агатин — мнимые сомнения, потому что…

— Я просто по Бою соскучилась…

Ответить «да» гордость не позволила. А вот пробубнеть куда-то в Костину шею, снова обнимая его сильно-сильно, Агата посчитала допустимым…

А потом долго и вроде как незаметно улыбалась, когда он, смеясь, гладил по спине, чередуя поцелуи в висок и щекотку дыханием там же…

— Если хочешь — я сам заеду за тобой. Но это будет поздно.

— Не надо. Мы с Гаврилой… Мы поладили… Если он сможет…

— Это мы ещё обсудим, кстати… Как вы так поладили…

Агата услышала, переварить попыталась, смутилась немного.

Выпрямилась, глянула на Костю с прищуром опять… Поняла, что по его взгляду реально непонятно — это шутка или ревнует… А потом и вовсе подпрыгнула, потому что вслед за равномерными поглаживаниями получила неожиданный, пусть не сильный, но вполне звонкий хлопок по заднице.

— Ай! — возмутилась, толкая Костю в плечо, а тот только заулыбался сильнее, снова притягивая к себе, носом потерся, губами прижался…

Доволен, скотина.

Всё-то ему легко дается…

— Ты сам его ко мне подослал!

Агата зачем-то попыталась оправдаться, повысив голос, а Косте, кажется, привычно пох.

Он снова гладит, ластится, как самый настоящий то ли уже сытый, то ли еще недокормленный битый, но ласковый уличный кот.

Такой пакостный и одновременно такой любимый, что его просто невозможно не погладить.

— А знаешь, как завидно, Замочек… Ему тут чаи, значит… Дверь всегда открыта… А я, блять, ссу лишний раз написать тебе… Как пацан какой-то… Провинившийся…

— Потому что так и есть. Ты провинился…

Агата говорила тихо и без возмущения. Раз за разом водя по мужским волосам. Костя тоже не злился, просто делился. Замер, будто боясь спугнуть.

Ему всё нравилось. И ей всё нравилось. И это было так странно…

Они ведь те же… Он — всё такой же говнюк, разве что немного спеси меньше. Она — по-прежнему эгоистка, которая хочет чтобы её любили только так, как хочет она…

Но больше нет чувства отчаянья. Больше нет страха, что ничего у них никогда не получится…

Вот сейчас им снова безумно легко.

— Всё будет хорошо, Агат… Мы сможем…

Костя сказал внезапно как-то очень тихо, и по-особенному убежденно. Так, будто даже не ей скорее, а себе.

Агата замерла на секунду, задержав руку на его затылке, сверяя с внутренними ощущениями, а потом улыбнулась, кивнула. И тоже себе же.

Снова, как когда-то, потянулась к его щекам, зафиксировала, смотрела в лицо, впитывая… Чувствуя надежду и страх. Как всегда. Но уже спокойно. Просто не будет. Но они смогут. Костя прав.

Хотела что-то сказать, но как-то вдруг потерялась в словах.

А Костя вроде даже не ждал.

Опустил голову, сначала на футболку ее смотрел, потом снова в лицо.

— Можно? — спросил, почему-то вызывая у Агаты приступ трепета. Она не смогла ответить, но кивнула. А потом следила, отпустив его лицо, как он тянется к полам, поднимает вверх…

Оголяет живот, который еще не то, чтобы очевидно беременный, скорее похоже, что она просто поправилась, но Костю это, кажется, не смущает.

Он смотрит сначала, потом рукой тянется, гладит…

Поднимает взгляд, смотрит с улыбкой, видит, что у Агаты сами собой выступают слезы, но не бросается утешать…