Сбежать мне удалось только потому, что пол в ванной был мокрый. Она поскользнулась, а я вылетел из хозяйской спальни, где стоял, и кинулся вниз по лестнице. Второпях налетел на какую-то мебель, смел какие-то бумаги с кухонного стола, но мне было плевать. Хотелось убраться к черту из этого дома и вступить в монастырь или прыгнуть в самолет, летящий в Микронезию, – куда угодно, лишь бы быть подальше отсюда к моменту, когда Джесс Огилви спросит мою мать и брата, знают ли они, что Тэо Хант – Любопытный Том, любитель подглядывать за купальщицами, в общем, полный извращенец.

Но где-то между тем моментом и настоящим Джесс Огилви успела одеться, уйти из дому и исчезнуть. Может, она бродит где-то, потеряв память? Или спряталась и замысливает месть?

Я не знаю.

И ничего не могу сказать копам, чтобы не вызвать у них подозрений.

Через несколько минут после половины шестого, набравшись храбрости, я выхожу из комнаты. Чувствую запах пекущегося пирога с голубикой (единственная хорошая вещь в Синей пятницы еды, если вы спросите мое мнение), и я знаю, что он будет готов к шести часам, как и все остальное; мы едим по расписанию, чтобы сохранять спокойствие Джейкоба.

Дверь в его комнату открыта, он стоит на стуле и ставит один из своих блокнотов про «Борцов с преступностью» на полку, где ему отведено строго определенное место.

– Привет, – говорю я.

Джейкоб не отвечает. А вместо этого садится на кровать, прислоняясь спиной к стене, и берет с тумбочки книгу.

– Я видел, тут были копы.

– Коп, – бормочет Джейкоб. – Один.

– О чем он хотел поговорить с тобой?

– Джесс.

– Что ты сказал ему?

Джейкоб подтягивает колени к груди:

– «Если ты построишь его, он придет».[15]

Мой брат, может, и не умеет общаться, как все обычные люди, но я научился понимать его. Когда он не хочет разговаривать, то прячется за чужими словами.

Я сажусь рядом с ним и смотрю в стену, пока он читает. Мне хочется сказать ему, что я видел Джесс живой во вторник. Хочется спросить его, видел ли он ее и не оттого ли тоже не хочет говорить с полицейскими.

Гадаю, есть ли ему что скрывать, как и мне.

Впервые в жизни у нас с Джейкобом, вероятно, появилось нечто общее.

Все началось с мыши.

После нашей еженедельной субботней экскурсии по магазинам – слава богу, женщину, раздающую образцы продукции, при входе в продуктовый магазин временно заменил какой-то угрюмый подросток, который раздавал вегетарианские сардельки! – я оставляю Джейкоба за кухонным столом доедать ланч, а сама быстренько прибираюсь в его комнате. Он забывает относить стаканы и миски из-под хлопьев вниз, на кухню, и, если я не сыграю роль посредника, кончится тем, что в них вырастут колонии плесени, которые пристанут к посуде как цемент. Я собираю стаю кружек со стола и замечаю крошечную мордочку полевки, которая решила бороться за выживание зимой, поселившись за компьютером Джейкоба.

Стыдно признаться, но у меня типичная женская реакция на мышей: я пугаюсь до ужаса. К несчастью, в этот момент в руках у меня полупустой стакан с шоколадным соевым молоком, и бо́льшая его часть выливается на одеяло Джейкоба.

Не беда, его все равно нужно стирать. Хотя сейчас выходные и это проблематично. Джейкобу не нравится видеть свою кровать незастеленной; она должна быть убрана всегда, когда он не спит. Обычно я стираю его постельное белье, пока он в школе. Вздыхая, я достаю свежие простыни из шкафа и снимаю с кровати одеяло. Придется ему поспать одну ночь под летним лоскутным, с рисунком из старых почтовых марок всех цветов радуги – КОЖЗГСФ – в правильном порядке, его сшила для Джейкоба перед смертью моя мать. Летнее одеяло лежит в черном пакете для мусора на верхней полке шкафа. Я снимаю его оттуда и вытряхиваю содержимое, расправляю одеяло…

На пол падает рюкзак, засунутый между складками.

Который явно не принадлежит моим мальчикам. Телесного цвета, с красно-черными лямками, он пытается подражать сумкам из непромокаемой клетчатой ткани «барберри», но цвета чересчур яркие, а лямки слишком широкие. На одной висит неотрезанный ярлык, на нем заметно место, где был прилеплен ценник.

Внутри лежат зубная щетка, атласная блузка, шорты и желтая футболка. Блузка и шорты большого размера. Футболка намного меньше, на груди эмблема Специальной олимпиады и надпись «Оргкомитет» на спине.

На самом дне рюкзака – вскрытый конверт с открыткой, на лицевой стороне заснеженный пейзаж, а внутри надпись тонким, паутинным почерком: «Счастливого Рождества, Джесс. С любовью, тетя Рут».

– Боже мой! – бормочу я. – Что ты натворил? – На мгновение я закрываю глаза, а потом ору имя Джейкоба. Он вбегает в комнату и резко останавливается, видя у меня в руках рюкзак.

– Ох!

Это звучит так, будто я поймала его на безобидной лжи.

Джейкоб, ты вымыл руки перед едой?

Да, мама.

Тогда почему мыло сухое?»

Ох!

Но это не невинная ложь. Речь идет о девушке, которая пропала. И может быть, уже мертва. О девушке, рюкзак и одежда которой каким-то необъяснимым образом оказались у моего сына.

Джейкоб хочет улизнуть вниз, но я хватаю его за руку и останавливаю:

– Откуда у тебя это?

– Из коробки в доме Джесс, – скрежещет сквозь зубы он и зажмуривает глаза.

Я отпускаю его:

– Объясни мне, почему эти вещи у тебя. Джесс ищут, и все это выглядит не слишком хорошо.

Рука Джейкоба начинает судорожно подергиваться.

– Я говорил тебе, что во вторник пошел к ней домой, как полагалось. И там все было не так.

– Что ты имеешь в виду?

– На кухне стулья опрокинуты, и все бумаги на полу, и диски разбросаны по ковру. Это было неправильно, неправильно…

– Джейкоб, соберись! Откуда у тебя этот рюкзак? Джесс знает, что он у тебя?

В глазах Джейкоба стоят слезы.

– Нет. Ее уже не было. – Он начинает ходить по комнате маленькими кругами, рука у него продолжает дрожать. – Я вошел, а там такой бардак… И я испугался. Я не знал, что случилось. Позвал Джесс, но она не ответила, тогда я увидел рюкзак и другие вещи и взял их. – Его голос как сошедший с рельсов вагончик поезда на американских горках. – «Хьюстон, у нас тут проблема»[16].