если бы он каким-то образом смог видеть сквозь барьер Чердана, он все равно должен был бы видеть сквозь чары Ретака, и даже Венсит не смог бы сделать этого без ведома Ретака!

- Что ж, возможно это или нет, но, похоже, ему это удалось! - прорычал капитан.

- Я знаю это, идиот! - Гарсалт уставился вниз, в кристаллические глубины грамерхейна, когда внутри него вспыхнул последний взрыв. В отличие от оруженосцев, оказавшихся в ловушке внезапной темноты, заклинанию Гарсалта не требовался свет, чтобы увидеть, что произошло.

- Они все упали, - сказал он категорично. - Двоим или троим из них удалось убежать - все остальные мертвы или ранены.

- Фробус! - недоверчиво пробормотал капитан. Нет, не недоверие, понял Гарсалт. Желание не верить.

- Это почти четверть всех наших сил - и она пропала! - продолжил капитан, и Гарсалт подавил желание огрызнуться на него в ответ. Волшебник болезненно осознавал этот незначительный факт.

* * *

- Думаю, что предпочел бы, чтобы ты был на моей стороне, чем на другой, Кен Хоутон, - сказал Базел Бахнаксон, обозревая бойню.

Спутанные сугробы тел были удивительно отчетливы через ночные очки Хоутона. Многие из этих тел лежали неподвижно мертвыми, но другие были еще живы, хныкая или крича от боли от своих ран. Их звуки боли были тонкими и искаженными в хрупкой тишине, наполнявшей кильватер громового оружия Хоутона, и их мучительные корчи посылали рябь движения по груде тел.

Градани оглядел их, и его карие глаза были жесткими и холодными за очками ночного видения. Благородных врагов он мог уважать, но люди, которые отдавали свои мечи на службу таким подонкам, как Карнэйдоса или Шарна, были чем-то другим. Он вспомнил деревню, эти изуродованные тела, сваленные в кучу на грязной улице, где они погибли, защищая своих детей от ужаса, которому эти люди решили служить, и в нем не было жалости.

- Ну, да, - согласился Хоутон, стоя рядом с Базелом и обозревая ту же сцену. - С другой стороны, у нас осталось всего шестнадцать гранат для этой штуки.

- Человек не может просить обо всем, - философски заметил Базел.

- А почему, черт возьми, нет? - потребовал Хоутон. Градани посмотрел на него сверху вниз, и морской пехотинец пожал плечами. - Всю мою жизнь люди говорили мне, что я "не могу иметь все". Мне просто интересно, почему это так.

- Ну, теперь, когда ты спросил, у меня вообще нет ответа, - сказал ему Базел с глубоким смешком. - Думаю, мне лучше представить тебя Брандарку и позволить ему объяснить это нам обоим.

- Не уверен, насколько это будет практично, - вставил Венсит из-за их спин. - И, если ты простишь меня за то, что я указываю на это, если ты когда-нибудь собираешься еще раз поговорить с Брандарком, Базел, нам лучше двигаться дальше, ты так не думаешь?

- Разве ты не просто раздражаешь? - ответил Базел. - И все же, - продолжил он, прежде чем волшебник успел выстрелить в ответ, - ты прав.

Он постоял мгновение, склонив голову набок, как будто прислушивался к чему-то, чего никто из остальных не мог услышать, затем указал направо.

- Там впереди перекресток, - сказал он. - Туннель, который нам нужен, ведет направо.

XV

Ногти Трейна Элдарфро оставили глубокие кровоточащие раны на ладонях его сжатых в кулаки рук. Соль от пота покрывала его лицо толстым, твердым слоем; дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы неровными, взрывоопасными глотками воздуха; и каждый мускул дрожал, содрогаясь от прокатывающихся по нему волн агонии.

Он мог бы избежать мучений в любое время, когда бы ни захотел, что во многих отношениях делало их еще хуже, но, по правде говоря, он не мог этого сделать. Он был магом, поклявшимся бороться с Тьмой любой ценой. И даже если он не был связан своей клятвой мага, он дал другое обещание. Обещание девушке - женщине, которую он даже никогда не видел.

Его позвоночник выгнулся дугой, так что только пятки и затылок касались каменного пола, а из горла вырвался звук животной боли. Он никогда не представлял себе такой агонии, и все же он знал, что, несмотря на все, что он мог сделать, то, что он испытывал в этот момент, было лишь частью страданий той девушки, которую он никогда не видел.

Он был с ней, когда она корчилась, извиваясь и дергаясь в своих цепях на покрытом запекшейся кровью алтаре. Он был с ней, когда поющие упыри, поклонявшиеся Шарне, склонились над ней со своими ножами, клещами, всеми невыразимыми орудиями пыток, посвященными их Богу Тьмы. Не было никакого секрета боли, никаких возможных пыток, которых они не знали. Вся боль, которая могла быть причинена человеческому телу, была в их власти, и жертва кричала, когда они причиняли ей эту боль с холодным, методичным расчетом, худшим, чем любой бешеный взрыв убийственного безумия.

Трейн отдал бы саму свою душу, чтобы спасти эту девушку от постигшего ее злодеяния, и он не смог. Он не мог. Его беспомощность была мукой более глубокой, чем любая боль плоти, и все же он не позволял ей отвлекать его от единственной вещи, которую он мог сделать. И вот он был с ней, разделяя ее боль, отводя все, что мог, - хотя это мало что могло дать против такой лавины агонии. Теперь она едва ли даже осознавала его присутствие. В охватившем ее ужасе оставалось так мало места, но все же крошечная частичка ее знала, что он был там. Знала, что она не совсем одинока, даже здесь, даже сейчас. И когда Трейн оскалил зубы в рычании агонии, он все еще держал щит, который он набросил на ее самое сокровенное существо.

Он чувствовал светящийся узел ее жизни, ее души, как трепет испуганных крыльев на своей ладони. Смерть - и хуже смерти - надвигалась на нее, и она знала это, но даже когда надвигалось угасание, она вспыхивала все ярче и ослепительнее, сфокусированная агонией, причиняемой ее телу, поглощая себя в ее мучениях. Это была та яркость, последняя яркость отчаяния и тоски, для создания которой все это было задумано. Принося жертву ожидающему демону, пока она не достигнет критической точки, и демон не потянется к ней. Протянет руку и возьмет ее - поглотит ее кровоточащие клочья и высосет последний тускло светящийся костный мозг из ее