— Может, Мама Лили Маэ считает, что каждый должен знать только то, что ему положено, — предположил Грегори. Он обнял Синди за плечи. — Не беспокойся. Она с тобой тоже поговорит. И скажет тебе то, что нужно знать тебе.

— Надеюсь, — пробормотала Синди.

— Правильно надеешься, — твердо сказал Грегори. Он посмотрел, как она встает, потягивается, потом перевел взгляд на воду и бросил камешек.

— С ума здесь можно сойти, — пожаловалась Синди.

Он бросил еще один камешек. «Синди, тогда тебе не нужно было ехать со мной, я ведь не обещал тебе здесь развлечений», — подумал он.

— Признаю, я слишком нетерпелива. Ты же меня знаешь. Я люблю действовать, двигаться.

— Тогда представь себе, что ты танцуешь для вон той рыбки.

— Грегори.

— Синди, она пробудет там не так уж долго.

— Я немного подвигаюсь, чтобы размять ноги. Чуть-чуть пройдусь.

— Не надо, Синди. Останься здесь.

Через несколько секунд он вдруг осознал, что она ему не ответила. Он обернулся. Ее не было, словно она исчезла в кустах. Или в серой, накатывающей волне тумана, предвещавшего грозу и темень.

— Дьявол бы их всех побрал! — выругался Грегори, вставая. — Синди, черт тебя возьми, вернись сейчас же!

Но она не отвечала.

— Синди, вот паршивка! — пробормотал он себе под нос. — Синди!

И опять никакого ответа.

Проклиная все на свете, он пошел искать ее.

Человек вошел в круг света. Черты его лица проявились. На какой-то момент из-за игры теней ей показалось, что лицо закрывала маска, олицетворяющая зло.

Тени улеглись.

Никакой маски не было. Напротив, перед ней стоял, в сущности, очень красивый мужчина.

И все же…

Что-то недоброжелательное было в его лице, какая-то зловещая аура исходила от него. Энн пожурила себя за глупость.

Она знала, кто это.

Его показали ей в «Аннабелле» и сказали, что это Жак Морэ. Он прошел через дверь и теперь стоял в комнате, уставившись на нее.

Даже здесь, среди болот, он был изысканно одет: светло-серый костюм из легкой льняной ткани, темная шелковая рубашка. Теперь он смотрел в упор на Маму Лили Маэ, она — на него.

Потом его глаза, сверкавшие в тусклом свете, как кристаллы, сосредоточились на Энн.

— Миссис Марсел, я Жак Морэ, — любезно сказал он и, подойдя, протянул руку.

Она приняла ее, но ей тут же захотелось немедленно вырвать свою ладонь. Он был слишком красив с этой своей неискренней улыбочкой. Скользкой, подумала Энн. И взгляд у него был такой же скользкий, как улыбка, — эдакий красавец с обложки журнала. Улыбка казалась заученной, видно, он слишком часто пускал в ход свое обаяние.

— Я так много слышал о вас от разных людей. Очень приятно с вами познакомиться.

— Никакого сюрприза — Жак знал, что вы приедете, — сказала Мама Лили Маэ.

— Мама Лили Маэ, что примечательно, доводится мне прапрапратетушкой, как и Джине.

— Весьма примечательно, — согласилась Энн. Действительно. Как в арабской страшной сказке, когда оказывается, что героиня превратилась в женщину из кобры.

— Сегодня у Мамы Лили Маэ был трудный день. Очень длинный. С этими похоронами. Она, конечно, не хочет показаться негостеприимной, но вы должны понять, как ей было тяжело выдержать…

— Да, конечно, — ответила Энн.

— Я выдержала немало за столько лет, знаешь ли, — сказала Мама Лили Маэ. Голос ее звучал резко. Похоже, она, как и Энн, еще не оправилась от внезапного появления этого человека.

— Вам следует уйти, миссис Марсел, — невыразительно сказал Жак Морэ.

— Жак! — перебила его Мама Лили Маэ. — Это мой дом…

Казалось, Жак Морэ ее не слышал и продолжал:

— Вы чудесная женщина, миссис Марсел. Маленькая, изящная. У вас такая прелестная шейка. Сейчас опасное время. Вам не следует здесь находиться.

— Она моя гостья, — возразила Мама Лили Маэ.

— Мама Лили Маэ, вы устали, измучены! — настаивал Жак.

— Я чувствую себя прекрасно!

Стараясь не выдать своего испуга, Энн посмотрела на нее. Старая женщина действительно выглядела усталой и измученной. Энн вспомнила, сколько ей лет.

Мама Лили Маэ уже сказала ей все, что могла.

И ей очень не нравился Жак Морэ.

Захотелось снова оказаться в надежной компании Синди и Грегори. Ей просто нестерпимо захотелось быстро умчаться от этого человека.

Она надеялась, что, когда будет проходить мимо, он не прикоснется к ней, не остановит.

— Что ж, — сказала она с преувеличенной храбростью и решимостью, — Мама Лили Маэ, вы чудо, я с нетерпением буду ждать возможности нарисовать ваш портрет. Мне, наверное, действительно пора, — она подошла к Маме Лили Маэ, — даже несмотря на то, что я действительно ваша гостья. — Она тепло обняла старую женщину, испытывая неприятное чувство лишь оттого, что на этот момент пришлось повернуться к Жаку Морэ спиной еще раз.

Это он убил Джину? Он был ее дальним родственником и любовником и ни за что не хотел согласиться, чтобы она перестала встречаться с ним потому, что влюбилась в кого-то другого?

Эта мысль не казалась невероятной. Энн вполне могла себе представить, как он в ярости всаживает нож в Джину. Как раз в тот момент, когда она ждала Джона. А Джон мог видеть, что произошло, и попытаться помочь ей. И тогда убийца напал и на него…

А орудие убийства исчезло потому, что исчез настоящий убийца.

Может, это и впрямь была не лучшая идея — прийти сюда? Наверное, следовало сказать все полиции. Возможно, надо было сказать что-нибудь Марку, и он…

Он бы заорал на нее и велел не совать свой нос в дела полиции.

И она, конечно, разозлилась бы в ответ, и все стало бы еще хуже.

Потому что она продолжала хотеть его, даже когда сердилась. Потому что он отшатнулся от нее, как от прокаженной, обругал ее после того, как поцеловал.

О Господи. Все это ужасная ошибка. Он нужен ей сейчас. Она хочет его сейчас.

Энн было страшно. Чертовски страшно.

Как не хватало ей сейчас его силы, как хотела она прижаться к нему, увидеть этот пронзительный взгляд сердитых серых глаз.

Но таких надежных.

«Выходи быстро…

Убирайся отсюда поскорее… Поскорее!»

— Понимаю, что вам нужно идти. Все будет хорошо. Синди и Грегори тут, снаружи. Ни о чем не тревожьтесь. И приходите еще, — прошептала Мама Лили Маэ.

Энн еще раз нежно прижала ее к себе: