Она смерила его яростным взглядом и сказала:

— Ради бога, дай мне сигарету, Дуглас.

— Я был уже готов решить, что вы здесь ни при чем, — продолжал Вексфорд, — пока в пятницу вечером не произошло одно событие. Я вошел к вам в гостиную и сказал вашему мужу, что хочу поговорить с его женой. Вы всего лишь разозлились, а вот мистер Куодрент испугался до смерти. Он допустил одну неловкость, и я понял, что его нервы на пределе. Когда вы сказали мне, что вы были на свидании с ним, я решил поначалу, что он не хочет, чтобы мы это узнали. Но оказалось, вовсе не так. Он был почти обескураживающе откровенен.

Я задумался над этим и наконец понял, что что-то здесь не так. Я вспомнил, что конкретно сказал и на кого в тот момент смотрел… но пока мы это оставим.

Ваша старая директриса помнит вас, миссис Миссал. Все думали, что вам прямая дорога на сцену, сказала она. И вы говорили мне то же самое. «Я хотела на сцену!» — сказали вы. И не солгали. Это было в пятьдесят первом, в том самом году, когда Минна бросила Дун ради Друри. Я строил свои рассуждения на предположении, что Дун была амбициозна, и ее разрыв с Минной расстроил ее надежды. И если б я ориентировался именно на это, то мои поиски тут бы и окончились.

На излете отрочества Дун превратилась из умной, страстной, одаренной девочки в существо язвительное и разочарованное. Вы подходили под это описание. Ваша веселость была деланой и очень хрупкой, как тонкий лед. О да, у вас были свои развлечения, но приносили ли они вам удовлетворение? Или это была попытка найти утешение в тоске по несбыточному?

Хелен перебила его, с вызовом воскликнув:

— И что? — Она встала и пнула одну из книг так, что та пролетела через всю комнату и стукнулась о стену у ног Вексфорда. — Спятить надо, чтобы подумать, будто я Дун. Я не сделала бы такой мерзкой… такой отвратительной вещи с другой женщиной! — Она расправила плечи, выставляя напоказ свою женственность, словно отклонение от нормы должно было проявиться уродством в ее теле. — Мне это мерзко. Меня от этого тошнит! Я еще в школе такое ненавидела. Я ведь все это видела, постоянно…

Вексфорд поднял книгу, которую она пнула, и достал из кармана другую. Бутон на бледно-зеленой замшевой обложке казался пятном пыли.

— Это была любовь, — тихо сказал он. Хелен Миссал глубоко вздохнула. — В этом не было ничего омерзительного или отвратительного. Для Дун это было прекрасное чувство. От Минны требовалось только слушать и всего лишь быть ласковой и доброй к Дун. — Он выглянул из окна, словно бы привлеченный видом стайки птиц, летевшей клином в небесах. — Дун просила у Минны всего лишь свидания, чтобы пообедать с нею, прокатиться по дорожке, где они бродили в детстве, выслушать рассказ Дун о ее несбывшихся мечтах… Послушайте, — сказал он. — Это было похоже на стихи.

Он раскрыл книгу на заложенной странице и начал читать:

Была бы любовь наша розой,

А я — лепестком на ней,

То вместе с тобой мы б цвели

В полях и садах земли.

Фабия Куодрент шевельнулась и заговорила. Ее голос доносился словно издалека, извлекая строфы из давних воспоминаний:

В прозрачной зелени счастья

И серой тени скорбей…

Это были первые произнесенные ею слова. Муж схватил ее за тонкое запястье. Если б он осмелился, подумал Барден, то заткнул бы ей рот.

— Была бы любовь наша розой, — сказала она, — а я — лепестком на ней…

Она замолкла на излете фразы, словно ребенок, ждущий аплодисментов, которые последовали бы двенадцать лет назад, но которых сейчас не будет никогда. Вексфорд слушал, ритмично помахивая книгой. Он осторожно подхватил ее грезу и сказал:

— Но Минна не стала слушать. Ей было скучно. Понимаете, — попытался убедить он женщину, закончившую за него стихотворение, — она больше не была Минной. Она была домохозяйкой, бывшей учительницей; ей куда интереснее было говорить об узорах для вязания и кулинарных рецептах с людьми своего круга. Вы ведь помните, — сказал он непринужденно, — как душно было во вторник. В машине, наверное, было жарко. Дун с Минной пообедали — так сытно Минна в этом доме никогда не ела… Она устала, и ее сморил сон. — Он повысил голос — но не от гнева. — Я не говорю, что она заслуживала смерти, но она просто напрашивалась на нее!

Фабия Куодрент отбросила руки мужа и направилась к Вексфорду. Она царственно подошла к единственному человеку, который понимал ее. Муж всего лишь защищал ее, подумал Барден, друзья с отвращением отвернулись от нее, единственная, кого она любила, скучала с нею. И лишь этот провинциальный полицейский понял ее, лишь он не смеялся над нею, не отворачивался с омерзением.

— Она заслужила смерть! Заслужила! — Фабия схватила Вексфорда за лацканы. — Я так ее любила! Можно, я расскажу вам, вы ведь понимаете меня! Понимаете, мне разрешили только писать письма. — Теперь ее лицо стало задумчивым, тихий голос дрожал. — Никаких книг. — Она медленно покачала головой, словно ребенок, жалующийся на жестокое наказание. — Никаких стихов. Но все же Дуглас разрешил мне писать письма, правда, Дуглас? Он так боялся… — Эмоции хлынули наружу, щеки ее запылали, словно от льющегося из окна жара. — Тут нечего было бояться! — прокричала она крещендо, провизжав последнюю ноту. — Если бы мне только позволили любить ее… любить ее… любить ее… — Она отпустила Вексфорда и вцепилась себе в волосы. — Любить ее, любить ее…

— О господи! — скорчился на сундуке Куодрент. — О господи!

— Любить ее, любить ее… В прозрачной зелени счастья и серой тени скорбей…

Фабия припала к Вексфорду и разрыдалась у него на плече. Тот крепко обнял ее, забыв о правилах. Затем закрыл окно и, все еще обнимая ее, сказал Бардену:

— Можете отпустить миссис Миссал. Проследите, чтобы она спокойно дошла до дому.

Хелен поникла, как помятый цветок. Она не поднимала глаз, и Барден провел ее к дверям, вывел на лестничную клетку и проводил вниз по темным ступеням. Он знал, что Вексфорд скоро — пусть и не прямо сейчас скажет:

— Фабия Куодрент, вы имеете право хранить молчание, но все, что вы скажете…

История любви была закончена, последняя строчка стихотворения — прочтена.

Вся сила в правде, и она восторжествует над землей.

Ковентри Пэтмор. Magna esc Veritas[37]

Дун написала Минне ровно сто тридцать четыре письма. Ни одно из них не было отослано и даже не покидало библиотек Куодрентов, где в субботу днем Вексфорд и нашел их в ящике письменного стола. Они были завернуты в розовую накидку, и рядом с ними лежал коричневый кошелек с золоченой застежкой. Прошлым вечером Вексфорд стоял на этом самом месте, даже не подозревая, что в нескольких дюймах от него лежит эта накидка, этот кошелек и эти безумные письма. Быстро просмотрев их, Барден понял, почему Дун писала послания к Минне печатными буквами. От этого почерка можно было с ума сойти — путаный и неразборчивый.