– Откуда известно время?

– За несколько часов до нападения этот обоз видел охотник, который шел на промысел.

– Он жив?

– Охотник? Разумеется. Живет в Форт-Россе. Сможем с ним встретиться и поговорить…

– Погоди, – поморщился Марк. – Сколько было собачьих упряжек в обозе?

– Четыре.

– Золото везли на двух?

– На трех.

– Сколько было людей?

– Четыре проводника-каюра, семь приставов и три охотника за головами, которых наняли для дополнительной охраны.

– Четырнадцать человек, значит. Недурно. Вполне достаточно, чтобы отбиться от какой-нибудь кучки бродяг. Каюры наемные или свои?

– Свои. Они состояли на службе Управы Форт-Росса. Проверенные люди.

– Про приставов не спрашиваю.

– Да, их глупо подозревать. Судя по протоколу осмотра, парни дрались до последнего.

– Дьявол… почти две тысячи фунтов золота… Ну и дела. Упряжки, нарты?

– Исчезли и больше нигде не появлялись.

– Вот как… – Брэдли сгреб себя за бороду. – Это уже интересно.

– Хочешь сказать, что нападавшие прибыли на место засады без собак?

– Может быть… Ладно, подумаем. Что было дальше?

– Золото исчезло. Тела обобрали до нитки. Оружие, патроны – все исчезло.

– Талицкий, какой прок собирать крохи, если ты только что взял такой королевский куш?

– Не знаю.

– Потом эти нагрудные знаки каким-то образом появились в нашей долине…

– Увы!

– Этот человек… – Марк щелкнул пальцами. – Ну как его? Которого подозревают…

– Кротов, – ответил я. – Вениамин Григорьевич.

– Крьо-отоф?

– Марк, ты бы нашел себе женщину! Поверь, русский язык выучил бы гораздо быстрее.

– Пока я на озере, приятель, русский язык мне не нужен. Хотя… если бы я нашел какую-нибудь красотку, то было бы совсем неплохо!

– Ну да, конечно! Настругал бы пяток ребятишек… Ты, если подумать, еще не так стар!

– Не зли меня, Талицкий! – оскалился Марк и прицелился в меня пальцем.

– Молчу! – Я выставил ладони вперед и усмехнулся.

– Этот парень… чем он вызвал подозрения?

– Говорят, что интересовался датой отправки обоза.

– Может, ждал какого-нибудь собутыльника из числа каюров?

– Нет, знакомых среди погибших у него не было.

– Взять бы его за горло…

– Не получится, – хмыкнул я и почесал в затылке.

– Еще бы! – скривился Брэдли. – Это грозит неприятностями от властей Вустера! Готов поставить бутылку бренди, что этот парень живет тихой и неприметной жизнью!

– Вежлив с соседями и омерзительно пунктуален.

– Вовремя платит за жилье, не пьет и не курит! Совсем как ты в Ривертауне.

– Смешно, – усмехнулся я. – Говорят, что он превосходный стрелок и хороший актер. Судя по досье, в молодости играл в театре и перенес часть этого ремесла в реальную жизнь.

– Все эти люди искусства… – Брэдли опять сморщился, потом наклонился и плюнул на снег. – Как не от мира сего.

– Не все участвуют в таких заварушках.

– Еще бы! Ну что, Талицкий… надо собирать вещи и двигать в Вустер. Сидя на озере, ничего не узнаем. Аванс мы получили – надо отрабатывать.

– Когда едем?

– Завтра… – Брэдли сделал небольшую паузу и покосился на небо. – Завтра и отправимся.

Наверное, когда я впервые оказался на улицах Ривертауна, то был похож на удивленного провинциала, который перебрался в уездный город из таежной деревушки. По крайней мере, когда мы добрались до Форт-Росса, Михалыч именно так и выглядел: местечковым жителем, ошалевшим от новых впечатлений, видов и запахов.

Он стоял и, разинув рот, рассматривал дома и прохожих этого «чужого мира». Потом, уже гораздо позже, Михалыч признался, что в первый момент его посетило необъяснимое чувство кинематографичности. Видимо, он как-то иначе представлял себе русские земли и Форт-Росс. Не знаю, может быть, каким-нибудь северным поселком, где всего два кабака, пьяные старатели, палящие из револьверов, медведи на улицах и непроходимые снега. Нет, батенька, это город! С заводами и фабриками! Пусть эти заводы невелики, но они работают! Здесь, между прочим, есть публичная библиотека и театр! Про него мне Андрей Викентьевич рассказывал. Он музыку писал для одной постановки. Даже каток есть, где каждую субботу и воскресенье играет духовой оркестр и собирается «чистая» публика.

Отчасти Михалыч прав! Возникает определенный когнитивный диссонанс. Наши бедные мозги, забитые штампами, выхватывают определенные детали и впадают в глубокий ступор. Тогда – что уж греха таить – я ловлю себя на мысли, что все это напоминает съемочную площадку, где актеры разыгрывают пьесу о героике холодных земель. Кажется, что сейчас раздастся стук хлопушки и послышится голос режиссера: «Внимание! Мотор!» Увы… Ты оглядываешься – и не видишь ни камер, ни софитов!

Вместо них по заснеженной улице прохаживается участковый пристав в мохнатом форменном малахае, черном двубортном полушубке с бронзовой бляхой на груди. На поясе, в закрытой кобуре – револьвер. Шестизарядный, сорок пятого калибра. Кстати, здешние законники не носят шашек. Вместо них – увесистые тесаки с тяжелой бронзовой гардой. Я не великий знаток холодного оружия, но это оружие чем-то напоминает русский пехотный тесак образца 1848 года. Есть некоторые различия в форме рукояти, но очень, очень похож. Был у меня такой. Один клиент подарил.

Вот идет женщина с корзиной. Теплый платок, под которым видна меховая шапочка-таблетка. Богатая, отделанная лисой шубейка, белые унтята с вышивкой. Проедет мужичок на санях-розвальнях или охотник-промысловик на собачьей упряжке. Рядом с гостиницей – бородатый дворник в заячьем треухе. Он лениво машет лопатой и поминутно прерывается, чтобы закурить или перемолвиться словечком с каким-нибудь прохожим.

Реальный мир… Хоть и «призрак».

Мы остановились в хорошо знакомой гостинице. Хозяин, Лука Фомич, даже на крыльцо выскочил, чтобы встретить «дорогих гостей». Хм… Знаю, чего он так перед нами стелется, но про это мы позже поговорим. Вдумчиво и серьезно, чтобы не оставлять перед отъездом в Вустер незаконченных дел. Пока парни расселялись по «нумерам», а Брэдли размещал собак в гостиничном вольере, я подошел к конторке хозяина. Он немного напрягся. Да, не самый приятный разговор, но что уж поделаешь!

– Добрый день, Лука Фомич.

– Рад видеть, Александр Сергеевич!

– Нехорошо получилось с каюром… Очень нехорошо.

– Знаю о вашей беде, – он вздохнул и огладил бороду, – наслышан.