Глеб целует мою шею, маленькие, короткие поцелуи, что потом перерастают во влажные и порочные. Они оставляют следы на коже. Он прикусывает косточки ключицы, а меня простреливает внизу. Я тянусь к нему, хотя ближе уже некуда. Инстинктивно вжимаюсь, словно он – мое спасение. Или погибель. Это становится неважно.

Он расстегивает лифчик и проходится языком по ставшей чувствительной коже. Сжимает, а потом отпускает. Целует впадинку между грудей.

– Я правильно все помню?

– Не останавливайся, – мольба в моем голосе.

Горячая ладонь опускается на лобок. Распаляет, возбуждает. Проходит по внутренней стороне бедра. Щекотно. Его касания легкие, невесомые, как перышко. И хочется стонать и просить большего. Это уже не тот Глеб, что срывал с меня трусы. Передо мной мужчина, который топит в нежности.

Я нахожу его ремень и расстегиваю. Приятный звук бляшки. А потом помогаю стянуть джинсы.

– Черт, балеринка, у меня нет с собой резинки.

– У меня есть!

– Не понял…

– В сумке, во внутреннем кармане, он на замке, – говорю быстро, захлебываясь воздухом.

Глеб нехотя отрывается от меня и идет в коридор за сумкой. Приносит, ставит на подлокотник и демонстративно открывает карман за карманом. Находит фиолетовый квадратик и смотрит не мигая. Он злится.

– Снимай.

– Что?

– Трусы свои. Сама.

Смотрю в глаза. Они полны похоти. Взгляд, который ловила на себе раньше. Самая желанная картинка из прошлого. Теперь она перешла в мою реальность.

Движения уверенные. Я сначала приподнимаю таз и приспусаю их. Вытягиваю ноги вверх и стягиваю одним лишь движением. Откидываю куда-то в сторону, где и остальная наша одежда.

– Теперь ты.

– У меня не получится так изящно.

– А ты попробуй, Навицкий.

Его боксеры оказываются в ногах, он просто откидывает их. И прожигает насквозь. А мне нравится этот взгляд, который полон этой чертовой похоти и желания.

Надевает защиту и не отрывает от меня взгляда. Ловит мои эмоции и сажает в плен.

Между ног чувствую давление. Глеб играет со мной, мучает, терзает. Целует в губы более уверенно, теперь нежность чувствуется только отдаленно. Он словно сдерживал себя, боялся проявить себя. Свою суть.

Интересно, а с Ритой он какой? Плохая мысль. Тело мгновенно напрягается и каменеет.

– Что такое? – Глеб все чувствует.

– Я хочу, чтобы ты был со мной настоящим. Хочу эгоистично знать о твоих желаниях, Навицкий. Чтобы только я отражалась в твоих глазах, понял? Чтобы твои гребаные чертята показали себя, – шепчу, но мой шепот злой какой-то, похожий на банальное шипение.

Он проводит языком по контуру моих губ и зубами слегка оттягивает нижнюю. А потом целует. Высасывает мои признания. Жадно, грубо, дико. Вот он, мой Глеб. Я отвечаю ему так же, прикусываю слегка, так же провожу языком по контуру его губ, запоминая каждый изгиб. Чтобы потом воплотить в своих фантазиях.

Он входит в меня медленно. Самая сладкая пытка. Мы не отводим взгляда. Я правда вижу свое отражение в его глазах. Она как черная гладь, таящая в себе целый ворох секретов, пороков и тайн. Разгадать хочу, а потом присвоить себе. Целиком.

Движения сначала медленные, словно пробует меня, подстраивается. И он все еще старается быть нежным. Я и рада этому, и это выводит из себя. Словно моего Глеба подменили. Но нет, ему правда нравится. Это какая-то болезненная нежность, потому что она разрывает и губит. Уже хочется большего.

Я вижу капельки пота на висках, а короткие волосы стали влажными. Мои руки на его плечах, перемещаются на лопатки, слегка царапаю, оставляя следы. Глеб шипит. А я смотрю на него, не отрываясь. Мой. Весь мой.

Мы ускоряемся постепенно. И каждое движение до упора, когда каждый стон – музыка. Ударные. Они громкие, резкие.

Моя истерзанная кожа на шее и-за поцелуев пылает, но я все равно жажду влажных следов. Пусть прикусит, пусть просто погладит. Только бы касался, не отпускал, был рядом. Если он отстранится хоть на миллиметр, упаду. Не удержусь.

– Милка.. – голос низкий и хриплый, лучшее сопровождение моим стонам.

Его рука на бедре, переходит выше. Грудь теперь в его власти. Берет в рот соски по очереди и играет с ним. Стреляет. Внизу. Так сладко, и убийственно возносит на облака.

А я делаю то, что всегда хотела: пальцы запускаю в его волосы и оттягиваю. Глеб шипит, но не сбрасывает мои руки.

Сейчас весь мир сузился до одного человека. До него. Он центр моей вселенной, моего мира.

Последние толчки всегда как последние движения на сцене. А потом накрывает волной, что сносит все на своем пути. Перед глазами только потухшие, но все еще обжигающие искры, ноги опутывает судорогой, а глаза зажмуриваются от наслаждения.

Глеб рядом со мной. Лежит и смотрит в потолок. Взгляд сосредоточенный, что хочется щелкнуть его по носу. А я просто проживаю этот момент. Кутаюсь в неге, как в его объятиях. Даже не хочется шевелиться. Все может исчезнуть от одного неверного движения, словно пыль.

Сейчас и правда все по-другому. Поворачиваю голову и смотрю на профиль Глеба и обвожу его пальцем, очерчивая границы. А он в свою очередь поворачивает голову ко мне, также изучает. Наши лица близко. И Глеб теперь пальцем очерчивает контур моих глуб. Он хмыкает и очаровательно улыбается. Делает это аккуратно, едва касаясь, словно я хрупкая кукла, что может разбиться. Все написано в его глазах, читается по его движениям. Получается, раньше он этого не понимал?

– Почему у нас раньше так не было? – нарушаю я нашу тишину.

Глеб только пожимает плечами.

– Не хотелось? – его предположение – хлесткий удар.

– А сейчас хочешь?

– Как видишь…

– Но ты ведь должен меня ненавидеть, – хочется добавить “а не смотреть как на драгоценность”

– Почему? – его и правда удивляет.

– Это же из-за меня все, – привстаю я на локтях, – Свадьба. По моей вине ты женился. А не по воле отца.

– Я тебе уже говорил об этом. Я ни о чем не жалею.

– Не понимаю…

– Да, не понимаешь, – устало сказал Глеб, а меня его голос задел больше, чем слова, – ты так ничего и не поняла… Что ж, у тебя свои демоны, у меня свои.

– Расскажи мне про Марата. Про тот день, тот вечер.

Его черты резко заострились. Ушла душа, оставив тело на растерзание тем самым демонам.

– Снова твой раунд?

– Правда или действие?

Глеб сел на диван и больше на меня не смотрит. Уставился на свои руки. Он о чем-то думает.

Я подвигаюсь ближе и обнимаю его. Сначала его руки так