— Куинн…

Ее голос был такой же хриплый, и, отбросив всякую надежду на спасение, он зарылся лицом между ее грудей.

Ее кожа восхитила его, когда он ощутил шершавой скулой ее мягкость. Не отвлекаясь на красные пятна, оставляемые небритой щекой, он залюбовался затвердевшим соском, а потом жадно приник к нему, пока она не застонала от такого же наслаждения, пока не вцепилась в его волосы, забывшись в сладком исступлении.

Его бедра еще глубже утонули в мягкой расщелине ее разведенных ног, отчего он пришел в полное неистовство и, найдя пояс ее леггинсов, потянул их вниз. Они легко снялись, и кружевные трусики под ними оказались слабой защитой перед его алчным напором. Он сполз вниз и прижался лицом к ее мягкому животу, затем, ухватив зубами трусики, стянул их. Светлая поросль, вьющаяся у слияния ее ног, уже увлажнилась, и запах женского возбуждения довел его до безумия.

— Пожалуйста… нет…

Ее руки подхватили его за плечи, подтягивая вверх, и он взглянул в ее горящие страстью глаза.

— Да, — уверенно отрезал он, трясущимися руками расстегивая пояс, срывая с себя пиджак и рубашку. — Да, — снова сказал он, видя в ее глазах такую же острую потребность. — Да, — повторил он, вводя свой клинок в ее сладостно тугие ножны.

Время и пространство больше не существовали. Вихрь страсти уносил его дальше и дальше, пока не исчезло все, кроме пульсирующей в его крови жажды. Это рай, и это ад: рай — сознавать, что занимаешься любовью с женщиной, образ которой мучил тебя десять долгих лет, и ад — потому что блаженство не продлится вечно. Он сам ж выдержит вечно. Его тело уже жаждет освободиться, и лишь неимоверным усилием воли он пытается продлить мгновение. Но рано или поздно он сдастся, не может не сдаться и очень боится, что раскрепощенная стихия убьет его.

— Джу, — простонал он, когда подавляемую им потребность подхлестнуло жаркими волнами, охватившими ее тело. Мышцы ее сжались, схватили его, усиливая безотлагательную жажду отдаться ей, и, когда он ощутил охватившую ее страсть, семя горячо брызнуло в женское чрево…

Джулия упаковывала чемодан с тяжелым сердцем. Через двенадцать часов она улетает в Джорджтаун. Это должно наполнять ее восторгом. Еще несколько дней назад так бы и было. Но хотя она соскучилась по сыну, покидать Англию не хочется.

Она должна чувствовать облегчение. Четырехчасовое шоу вчера вечером прошло успешно. Конечно, не обошлось без вопросов об отце Джейка, и справиться с ними было чуть труднее. Но в целом разговор оказался намного легче, чем она ожидала.

В основном люди хотели услышать, чем она занимается, и тот факт, что она сделала новую карьеру, удовлетворил их любопытство. В конце концов, она не первая актриса, бросившая кино, чтобы заняться чем-то другим. А поскольку ее отрекомендовали как Джулию Стюарт, упор на ее прошлое намного уменьшился. Возможно, это не конец. Всегда найдутся дотошные охотники за новостями, которые снова попытаются отыскать ее и раскопать дополнительную информацию. Но начальный импульс потерян. Слава Богу, вокруг много более интересных вещей, чем средних лет писательница — даже обожаемая прежде своими поклонниками.

Но появление Куинна все изменило. Насколько она понимала, он пришел с единственной целью — обидеть ее, но ничего не могла поделать с эмоциями, воспламененными его близостью.

Или «воспламененными» — не то слово, задумалась она. Может быть, чувства, некогда испытанные к нему, лишь временно отошли в тень? Сначала она заботилась о ребенке — серьезный повод для того, чтобы прервать отношения. Но ей не удастся больше прятаться за Джейка. Ему предстоит прожить собственную жизнь.

Жизнь, о которой его отцу пора уже узнать, признала она. Не обещала ли она себе, что однажды расскажет Джейку правду? Но если узнает Джейк, наверняка узнает и Куинн. Так почему же она сама ему не рассказала, когда подвернулся такой шанс?

Потому что испугалась, призналась она, будучи сейчас честнее с собой, чем прежде с отцом Джейка. Она убедила себя, что не может любить Куинна, но так ли? Три дня назад сомнений не было. Но сейчас он, как ни страшно смотреть правде в лицо, переубедил ее.

Это невозможно, внутренне запротестовала она и, бросив неупакованный чемодан, заметалась по комнате. Куинн приходил сюда только для того, чтобы сорвать свою злость. С замиранием сердца она вспомнила тот момент, когда он, казалось бы, вычислил Джейка, но он подхватил ее на руки, и она забылась.

Интересно, собирался ли он соблазнить ее? Может быть, это его кара за прошлое? Однако он не остался, чтобы отпраздновать триумф. Он ушел. Когда она проснулась на диване, его не было.

Может быть, ее разбудила захлопнувшаяся за ним дверь? Вряд ли: она проснулась от холода. Она плохо спала с самого приезда в Лондон, кроме того, ужасно устала. И любовь с Куинном высосала последние силы.

Но Господи, как хорошо было с ним снова! Ни с одним мужчиной она не чувствовала себя так хорошо, как с Куинном. Если бы он был постарше, если бы он не был старшим сыном лорда Мариотта, все могло сложиться иначе. Она бы не рисковала подвергнуться осуждению за любовь к нему.

Стук в дверь заставил Джулию замереть. На какой-то миг ей показалось, что мысли о Куинне вызвали его сюда. А если это он, следует ли с ним говорить? — спрашивала она себя. Ответ — да, и неважно, чего это будет стоить.

Времени хватило лишь на мимолетный взгляд в зеркало. Тренировочный костюм, который она надела, занимаясь укладкой вещей, заставил ее поморщиться. Хорошо бы переодеться, ну да ладно. Отбросив сомнения, Джулия поторопилась к двери.

Это была Изабель.

От шока и разочарования у нее перехватило горло, и она уставилась на мать Куинна, словно не узнавая. Хотя Изабель, следует признать, вряд ли сильно изменилась. Ее волосы остались такими же густыми и каштановыми, а фигура — стройной, как раньше.

Какое-то время женщины смотрели друг на друга без единого слова. Джулия размышляла, помнит ли Изабель все, что было между ними. Когда-то они считались близкими подругами, когда-то Джулии казалось немыслимым приехать в Англию и не пообщаться с ней. Изабель ни в чем не виновата. И тоже заслуживает объяснений.

Затем словно прорвало дамбу.

— Джулия! — слабо вскрикнула Изабель и протянула руки навстречу. Они надолго заключили друг друга в объятия, и впервые за много лет Джулия почувствовала на щеках горячие слезы. Все эти годы ей некому было открыть душу. Никому другому не могла она рассказать о своих бедах.

К счастью, никто не прошел по коридору, пока они давали волю эмоциям. Наконец Джулия достаточно успокоилась, чтобы пригласить подругу войти.

— Какая неожиданность, — хрипло произнесла она, когда Изабель закрыла дверь. — Тем не менее я очень рада тебя видеть.

— И я тоже, — твердо ответила Изабель, но сейчас, когда начальная радость прошла, Джулия ясно видела напряженность в ее глазах. Она словно сожалела о столь открытом выражении чувств. И улыбка на ее лице явно вымученная. Изабель осмотрела роскошную комнату. — Здесь очень красиво.