Она стала думать о том, что произошло между ними. Таких ощущений во время секса ей испытывать еще не доводилось. Мора понимала, что в этом не только заслуга Дона. Дело не в его умении или опыте. Главную роль сыграло ее настроение, ее порыв. Она вся без остатка отдалась любовному действу. Мора встала с постели и пошла в ванную. Брюки детектива валялись на полу на том же месте, где ночью она их с него стянула. Мора наклонилась и нащупала тяжелый металлический предмет.

Воровато оглянувшись, она убедилась, что детектив по-прежнему крепко спит. Большой бугор мужского тела поверх кровати. Мора осторожно вытащила револьвер из кобуры и взвесила на ладони. Она всю жизнь боялась оружия и придерживалась твердого убеждения, что владение им необходимо запретить. Оружие опасно. Оружие убивает людей. По моральным соображениям, ей не следует даже общаться с вооруженным мужчиной. И уж ни в коем случае нельзя стоять нагишом посреди ванной комнаты с его револьвером в руках.

Однако сейчас вся ее мораль куда-то улетучилась. Зато она почувствовала в себе что-то новое. Потребность. Позыв. Держа револьвер в одной руке, она дотронулась до себя Другой. От внезапного возбуждения у нее перехватило дыхание, и, немножко встревоженная происходящим, она испытала оргазм быстрее, чем через минуту.

Сколько ни рой, чертова яма никогда не получается достаточно глубокой. Так, по крайней мере, думал Норберто.

Здесь, в пустыне, ему выпадало копать могилы для человеческих тел любых форм и размеров, и его каждый раз удивляло, какой это тяжкий труд. Норберто невольно усмехнулся про себя. Ему постоянно мерещится, что он копает в том же самом месте, где похоронил последнего клиента. И тем не менее еще ни разу не наткнулся на старую могилу. Прямо наваждение какое-то.

Норберто выпрямился, вытер едкий пот с глаз и повертел головой в поисках Мартина. Место будущего захоронения освещал жалкий лучик фонаря, укрепленного между двумя камнями. К счастью, звезды на небе были закрыты облаками, и в непроглядной тьме их никто не мог заметить. Впрочем, вряд ли в пределах видимости отыщется хоть одна живая душа.

Послышался глухой топот шагов по голой земле. Норберто обернулся и увидел Мартина, который шел со стороны их машины с двумя бутылками питьевой воды.

– Чувак, ты будешь копать или нет?

– Мне захотелось пить.

Мартин протянул Норберто бутылку с водой. Тот осушил ее несколькими жадными глотками. Мартин тем временем взял фонарь и с его помощью осматривал яму.

– Мне кажется, уже хватит.

– Как бы не так!

– Давай сбросим его и проверим.

Норберто промолчал, не зная, что ответить на такую глупость. Мартин направил луч фонаря ему в лицо.

– Кончай в глаза светить, марикон!

– Извини.

Норберто набрался терпения и стал объяснять сердитым голосом.

– Чувак, если мы сбросим его в яму, то уже не сможем вытащить обратно. Поэтому сразу надо рыть достаточно глубокую.

– Она и так достаточно глубокая.

– А если нет?

– Я же говорил, надо было просто завезти его в лес и выбросить в кусты.

– А я тебе говорил, что в лесу трупы находят!

– Не может быть, чтобы все находили!

– Мне плевать на всех! Меня заботит только этот, и я не хочу, чтобы его нашли!

Норберто начал по-настоящему злиться. Можно делать дело, как надо, и можно, как не надо. Сокрытие улик дело серьезное, и им нельзя пренебрегать. Это именно тот случай, когда надо делать, как надо.

Он досадой наблюдал, как Мартин закуривает косяка.

– Чувак, ты что делаешь?

– Хочешь затянуться?

– Я хочу, чтобы ты помогал копать долбанную яму!

– У меня перекур.

Норберто уставился на Мартина бешеными глазами, но сообразил, что тот не может видеть его взгляда в темноте. Не видит даже, что он смотрит на него, а, скажем, не в небо. От едва различимых очертаний Мартина отделилось серое облако дыма. Норберто понял, что толку от него уже не будет.

– Мать твою!

И он снова взялся за лопату.

Фелисия проснулась, выскользнула из постели и закрылась в ванной комнате. Сев на унитаз, она стала думать о Роберто. Ей еще не встречался мужчина, который испытывал бы к пей такое преданное чувство. Откуда оно у него? Роберто влюбился в татуировку, похожую на нее. Но Фелисия была уверена, что многие знакомые ей женщины выглядят точно так же. Однако Роберто почему-то решил, что это именно Фелисия. Может, у него крыша поехала? Нет, она так не думала. Во всяком случае, лечения ему не требуется. Если он сумасшедший, то как назвать ее собственное состояние? Ведь у нее возникло ощущение привязанности к Роберто с того момента, как он вошел в ее комнату в мотеле!

Происходило что-то необъяснимое. Фелисия посмотрелась в зеркало и с удивлением обнаружила, что улыбается. Так кто же из них двоих сошел с ума?

Амадо вел машину. Боб сидел рядом с блаженной улыбкой на лице. Амадо знал, что и сам выглядит точно так же после ночи, проведенной с женщиной. Чувствуешь себя одновременно опустошенным и возрожденным, обессиленным и преисполненным новой энергии. Он называл такое состояние сексуальным похмельем.

– Как все прошло, Роберто?

Боб улыбнулся еще шире и кивнул.

– Спасибо, чувак. Большое спасибо!

Амадо рассмеялся.

– Хочешь заиметь татуировку с Фелисией?

– Нет, чувак. Я хочу заиметь кольцо. Хочу жениться на ней.

Амадо недоуменно покачал головой. Лос-грингос сонлокос! И чего их постоянно тянет жениться?

– Карахо, Роберто! Что она с тобой сделала?

Боб открыл было рот, чтобы ответить, но только и покачал головой и лицо его опять расплылось в глупой улыбке. Амадо снова рассмеялся.

– Не хочешь рассказывать? Этого никто не должен знать?

– Нет, Амадо, дело не в том. Просто об этом не расскажешь.

Амадо понимающе кивнул. Он с уважением относился к чужим душевным переживаниям, и сам не любил болтать с друзьями об интимных подробностях своих свиданий с женщинами. Разве что похвастается очередной татуировкой. Зато ему нравилось наедине с собой смаковать в памяти самые чудесные моменты сексуальной близости. Так же, как Боб сейчас. Амадо подсознательно ощущал, что он и Боб в чем-то совершенно одинаковы. Не внешностью, конечно – отыщи-ка двух других таких непохожих, как они! – и не происхождением. Здесь разница между ними еще больше. Но от Боба веяло какой-то удивительной душевностью, которой Амадо верил и умилялся.

Поэтому он решил переменить тему.