— О-о-оль… — позвал он жалобно, но в ответ услышал только перестук туфелек по ступеням…

Женька постоял у ворот, слушая, как хрипло лает цепной кобель и квохчут растревоженные куры. Наваливалось отчаянье; парень долбанул кулаком по доскам.

Калитка распахнулась.

— Что тебе, кавалер? — спросила Ольгина мать, уперев руки в бока. — Обидел девку? Прилетела — лица нет. Жди теперь, когда охолонится. Эх, молодые! Что наговорил-то?

Брига пожал плечами: «Если бы наговорил!..»

Домой он плелся, будто сто тонн груза тащил на себе. «Ну, нафига? Что на меня нашло? Теперь она точно не вернется. А как же я без нее? — он обернулся. — Вон их дом. Не дом — рыцарский замок: ворота разве на танке прошибешь…» Непрошенно всплыло: упругие, как мячик для лапты, девчоночьи груди. Щеки, залившиеся алой краской.

Женька сгреб снизу вверх пырей на обочине. На ладони остались мятые листья, горсть невызревших семян и след от укуса. «Да прошибу я эти ворота. Только как?»

— Че? Замацать хотел?

— Не… он поцеловал? Да?

Над калиткой торчали две любопытные головы. Брига прошел мимо приятелей. Вадька с Беней тянулись за ним.

— И че? Долбанула?

— Обиделась?

— Ни фига, ломается!

— Ага, а что бежала так?

И в голос:

— Брига!

— Да пошли вы!..

Он валялся на траве, тупо пялился в небо. Музыка не звучала, не пелось. Брига все пытался понять, что ему теперь делать, но, когда Олюшка сказала «больно», внутри у него что-то оборвалось. И теперь тянуло и ныло: больно, Олюшка, больно! Странно он стал к девчонкам относиться. Раньше и не замечал их, а тут пригляделся — и оказалось, что они существа иного порядка, вроде инопланетян: вроде такие же, а совершенно другие. Прикоснуться страшно. В мыслях Бриги царила сумятица. Когда он в детстве слушал рассказы старшаков, все было понятно. «Если встретился ты с бабой, дураком не будь, и одной рукой за ляжку, а другой…» Но это же не про нее! Она не баба… Она — Олюшка. Только бы пришла, ни за что он больше не прикоснется. Будет сидеть и смотреть в глаза. Какой же он осел!

— Дурак ты, Брига! — Беня протянул папиросу. — То два месяца как БЗД ходил, то кинулся. Стручок созрел?

Вадька плюхнулся рядом:

— Как кто?

— Баран замедленного действия. Тормоз, короче, — охотно пояснил Беня. — Засосал ее, что ли?

Брига чуть не взвыл.

— Отвали! — он ткнул кулаком в сырую землю.

— Я-то отвалю. Только она не наши телки. За конфету не даст. Надо на любовь крутить.

— Папа, когда мама сердилась, песню ей пел, про ветку сирени, — проговорил Вадик. — Красивую. И цветы всегда дарил. У нас магазин рядом был.

— Во! — обрадовался Беня. — Малой, и то понимает. Надо тоже там цветочки, песенки, стишки. Поплывет, еще как! А потом можешь и делом заняться, — и парень усмехнулся.

Не понравилась Бриге его ухмылка, но что-то было в словах Бени, что-то очень верное. Женька вспомнил ромашку в тугой косе. «Точно, Оля вечно в косы пихает то листок, то веточку, а чаще ромашки и одуванчики. Значит, любит их…»

— М-да, забойная чикса твоя Олька! — Беня шевельнул пальцами, как будто сжал мячик. — Не тушуйся. Сама не прибежит — мы поможем.

Брига глянул на Беню. Тот улыбался чему-то своему.

— Цветов у Алексей Игорича нет, — вздохнул Малой, белесые брови поднялись горьким домиком.

Беня и Брига засмеялись, как по команде:

— А мы их тоже в магазине купим. В бесплатном…

Все вдруг показалось таким простым, что душа Женьки взмыла, расправила крылья, размечталась.

— Цветочки? — Брига отшвырнул окурок. — Будет ей целый стог всяких разных!

— Че, пошли по дачам? Пристреляемся? — Беня на пятке и уже бежать готов.

— Давай. А как стемнеет…

— Заметано.

Ладошки сошлись в воздухе, звонко шлепнули. Эх, хорошо, когда есть кореш!

— Ты сердечком, сердечком, и типа стрелу в него. Девкам такое нравится, — распоряжался Беня, пока Брига возился с копной изрядно помятых цветов.

Зудели ноги, обожженные крапивой, и Женька приплясывал, то и дело почесывая их друг о дружку. Темнота была густой, как черничный кисель.

— Слышь! — хохотал Беня. — Ты старайся, а то задница получится.

Брига прыснул в кулак.

— Темно же!

Чудно: никто из дачников даже не пошевелился, пока парни лазили по огородам. Да и сейчас даже кобель Барановых спал. Днем голосил, как оглашенный, а тут замолчал.

— ЯТЛ напиши, — командовал Беня.

— Что?

— Я тебя люблю, ручник!

Хорошо, что Беня не видел, как вдруг покраснел Брига. Два стрельчатых гладиолуса сошлись макушками в «Л». Женьке захотелось завопить эти три слова так, чтобы эхо пошло по всей деревне, а потом мчаться, мчаться, даже не от собак, а просто так, чтобы выплеснуть невесть откуда взявшуюся силу.

— Наперегонки! — толкнул он приятеля и полетел по спящей улице, выстукивая шустрыми пятками: люб-лю-люб-лю-люб-лю!

Перемахнул через калитку и распластался у крыльца. Сверху щучкой свалился Беня.

— Втюрился!

— Иди ты! — захохотал Женька, сбрасывая его с себя.

Ага, шиш скинешь, Бенька впился дикой кошкой, локоть в горло.

— Сдаешься?

Брига перевернул его на живот и ударил головой в зубы, вскочил:

— На тебе! — рубанул ладонью по сгибу локтя, показывая неприличный жест.

— Спать идите, — зевнул Вадик, дожидавшийся парней на крыльце. — Завтра Алексей Игоревич приедет…

— Сегодня, Малой, — взъерошил его волосы Брига. — Уже утро почти! — Женьке захотелось обнять мальчишку, но он сдержался и проскользнул в дом.

— Я ж говорю: втюрился! — констатировал Беня.

* * *

— Брига! Брига! Брига! Там, там… Иди, иди! — Вадька, захлебываясь словами, тянул друга с кровати.

В полусне Брига перевернулся на бок.

— Там Ольгу твою мать бьет! Иди! — ударил Вадька в бок.

— Что? Ольгу?!

Брига наперекосяк захлестнул пуговицы рубахи и выбежал наружу.

У ворот Барановых собралась целая толпа, слышался гул голосов, и сквозь него тоненькое:

— Мама-а-а, я не буду, не буду!

Как камень в воду, Брига разрезал сгрудившихся. «Олюшка!»

Ремень хлестко прохаживался по худым девчоночьим плечам.