По возвращении в школу Найджела дернула за рукав маленькая запачканная ладонь. Это был Понсонби. Мальчик отвел его в сторону и таинственно прошептал:

– Обещайте, что никому не скажете. Даже диктатору.

– Обещаю.

– В общем, он знает, кто убийца, во всяком случае, сказал, что знает, но даже от меня скрыл имя. Наверное, думает, что сам может его поймать. – И бунтарь-помощник шмыгнул в сторону, напоследок бросив на Найджела пару зловещих взглядов.

Может, все это и ерунда, подумал он, и вообще на такую удачу рассчитывать трудно, но детектив не имеет права оставлять ни один камень, пусть самый маленький, неперевернутым, и Найджел вновь отправился на поиски Стивенса. Ему пришлось проявить кое-какую изобретательность, дабы не выдать Понсонби, но в целом получение информации не принесло особых хлопот. Стивенсу Второму никак не хотелось стучать на одного из тех, кого суперинтендант назвал «товарищем», даже своему другу – великому детективу, и все же он заговорил:

– Есть у меня некоторые подозрения насчет этого дурачка Смизерса. Понимаете, в тот день за завтраком Вимис нагло приставал к нему. Не он один, конечно, но я слышал, как Смизерс сказал ему на перемене: «Берегись, убью». И вид у него был страшно кровожадный, сэр. Да и все последние дни, ну… после убийства, выглядел малый очень уж странно. Наверное, мне раньше надо бы рассказать вам все это, сэр, но получается как-то не очень честно, пусть даже этот Смизерс – поганец.

Найджел заверил Стивенса, что разговор останется между ними, а себе наказал отыскать на перемене этого Смизерса. Прозвучал звонок на первый урок. Найджел пошел в учительскую, где обнаружил обложившегося учебниками Тивертона. Занятий у него с утра не было.

– Надеюсь, не помешал? – спросил Найджел.

– Ничуть. Этим я могу заняться в любое время. Слушайте, а это правда, что полиция все еще подозревает Эванса?

– Боюсь, что так. Он оказался в чрезвычайно трудном положении. Этот карандаш, знаете ли… – добавил Найджел.

– Да? А я думал, с этим разобрались. Он сказал, что потерял его накануне, во время состязания борцов.

– Верно. Но суперинтендант вбил себе в голову, что на следующий день – в день убийства – он снова был у Эванса.

– Что ж, мне и самому показалось, что я видел этот самый карандаш утром у него в руках. Черт, надеюсь, я не усугубил его положения. Да нет, не может быть. В комнате тогда были только Гриффин и сам Эванс.

Найджел вопросительно посмотрел на Тивертона.

– Я хочу сказать, что, когда я упомянул, будто видел, как он пишет что-то этим карандашом уже после соревнований, рядом были только они двое, – пояснил Тивертон.

Они еще немного поболтали о пустяках, и Найджел пошел на жилую половину школы, откуда позвонил в полицейский участок Стевертона.

– Суперинтенданта Армстронга, пожалуйста. Да, да, жду. Доброе утро, Армстронг, это Стрейнджуэйс. Извините за беспокойство. Я опять по поводу карандаша Эванса, что нашелся в стогу сена. Что вы на нем обнаружили? Только отпечатки пальцев? Помнится, вы сказали, что карандаш валялся на земле, верно? А Эванс заявил, будто обронил его накануне, во время борьбы? А что, вполне может быть… Да, да, точно, ничто не свидетельствует об обратном. Это создает, как вы сами говорите, немалые трудности… К слову, вы сегодня здесь будете?.. Во второй половине дня?.. Очень хорошо. Да, у меня, возможно, будет для вас кое-то. Кстати, совсем из головы вылетело – я знаю, кто убийца. Ладно, до встречи.

Найджел повесил трубку, оставив на другом конце провода кипящего от ярости и переминающегося от любопытства суперинтенданта. Войдя в аудиторию, где вел урок Симс, Найджел обратил внимание на царящий в ней необычный порядок. Быть может, сказывались последствия недавнего визита директора, а возможно, невысказанный Найджелом молчаливый упрек в адрес школьников, столь дурно обращающихся с коротышкой-учителем, передался через Стивенса Второго и Понсонби всем остальным. Эти два юных джентльмена сидели – для себя – очень тихо, и когда при появлении Найджела класс встал, приветствуя его, оба бросили на своего сообщника столь многозначительные взгляды, что он должен был бы сразу возбудить глубочайшие подозрения у любого непредвзятого наблюдателя. Найджел подошел к учительскому столу и рассеянно оглядел разложенные на нем книги. Симс порывисто потянулся к ним. Найджел попросил его на минуту выйти с ним в коридор. К счастью, дверь была довольно массивной, и ни один из них не услышал свистящего театрального шепота Понсонби:

– Точно говорю вам, он пришел арестовать старину Симми, – и ответной реплики Стивенса Второго:

– Проехали, следующая остановка! У него не было с собой наручников – иначе они выпирали бы из кармана.

– Извините, мне очень неловко отвлекать вас от занятий, но дело довольно срочное. Полиция, как вы, наверное, знаете, зациклилась на смехотворной идее, будто Эванс связан с убийством. Надо как можно быстрее рассеять это недоразумение, иначе они могут начать действовать. Вся трудность, конечно, заключена в карандаше.

– В карандаше? – Симс удивленно воззрился на Найджела.

– А вы не знали? Полицейские нашли в стогу сена его серебряный карандаш. Эванс обронил его там накануне, но доказать это не может. Насколько я понимаю, вы не видели, был он в руках у Эванса с утра в день убийства или нет?

– Нет. То есть точно не скажу. Насколько помнится, он им ничего не писал. Боюсь, я мало чем помог вам…

– Что ж тут поделаешь. Спасибо.

Найджел вернулся в учительскую и принялся листать газеты. Об убийстве в Сэдли-Холл больше они не писали. На протяжении двух-трех дней трубили о том, что расследование успешно продвигается, высказывался казенный оптимизм по поводу приближающегося ареста преступника. Затем последовали сообщения, что следствие затягивается, две или три газеты дали отчеты о похоронах. От публикаций несло тем отвратительным сентиментальным душком, для которого в редакциях почему-то придумали термин «человеческий интерес». А теперь затихло даже эхо от понуканий мертвого осла – полиции с ее бездействием. А что, собственно, думал Найджел, мог сделать Армстронг? Полицейское расследование держится на фактах, и только на фактах, и это правильно. Иногда факты ведут в ложном направлении, и все-таки они надежнее любительских упражнений в области психологии, как и признаний, вырванных при помощи резиновой дубинки или зубоврачебных инструментов. Суперинтендант допросил всех, кто мог иметь хоть какое-то отношение к погибшему мальчику; к тому же он давно доказал, что вполне способен справиться с обыкновенным убийством. Но это убийство не было обыкновенным, о чем, между прочим, и свидетельствовал как раз дефицит фактов, вещественных доказательств.

Дождавшись звонка на перемену, Найджел вышел во двор и спросил, где найти Смизерса. Ему указали на ватагу мальчишек, откуда доносились истошные вопли. Школьники играли в местную разновидность охоты на медведя, известную под названием «чаб-чаб». Суть заключалась в том, чтобы броситься на жертву, сильно ущипнуть ее в щеку и вернуться в круг охотников. Жертвой, само собой разумеется, был Смизерс. Лицо у него разгорелось, в глазах стояли слезы боли и унижения; он медленно уклонялся от своих мучителей, молотя, как мельница, руками – один раз задел кого-то кулаком, на что ему не преминули заметить, что это представляет собой нарушение спортивного кодекса. Когда он в очередной раз отступил, чья-то безжалостная нога пнула его в зад, и он снова оказался в кольце. Подойдя к играющим, Найджел с удовлетворением убедился, что Стивенса Второго и Понсонби здесь нет. Он чувствовал, что все у него внутри кипит. Мальчишки прекратили игру и настороженно уставились на пришельца. Он еще минуту сурово отчитывал их – при желании Найджел умел быть весьма убедительным. Он произвел на школьников более сильное впечатление, чем сам в тот момент отдавал себе отчет, хотя и знал, как следует обращаться с такой публикой. Кое-кто из учителей порой тоже ругал своих подопечных за дурное обращение со Смизерсом, но те воспринимали это спокойно, понимая, что это их работа, за это им платят. А вот вмешательство незаинтересованного, так сказать, лица, тем более если лицо это – героический детектив, – дело иное. Оно сильно задело ребят, и с тех пор жизнь Смизерса стала гораздо легче.