— Я друг для всего Марса. Надеюсь.

Я возвращаюсь в холл, завязывая по пути пояс халата.

— Покажите мне монету, — просит она.

Я ни на секунду не выпускаю серебристый диск из рук. Сжимаю его в ладони как Голлум — «моя прелесть!» — по моим наблюдениям, это началось еще на Марсе, в штольне. Я нерешительно, даже робко разжимаю кулак и протягиваю руку.

Незнакомка хочет взять монету.

Я отдергиваю ладонь.

— Имя, звание, порядковый номер.

— Первый лейтенант Элис Харпер, медслужба корпуса морской пехоты США, ожидаю трибунала и увольнения из армии с лишением званий и привилегий.

— Ограничения по здоровью?

— Множественные раковые опухоли. Их вылечили, но космолин мне теперь противопоказан. Дорога в космос закрыта навсегда, — говорит она и, чтобы рассеять мои подозрения, добавляет: — Это мои настоящие имя и звания, придурок ты безмозглый.

Вот теперь она и правда похожа на космодесантницу.

Я снова протягиваю Элис платиновый диск. Женщина крутит его в руках — у Элис маленькие, изящные пальцы, а ногти обрезаны под корень и накрашены бесцветным лаком — переворачивает, подносит к глазам, потом отдает мне обратно.

— Хорошо сохранилась.

— Что ты имеешь в виду? Вторая монета…

— Расскажи мне обо всем, что произошло, — говорит Элис, делая шаг в комнату. — Можно присесть?

— Конечно.

Она опускается на диван.

В тот же миг у меня срабатывает какой-то внутренний блок: не хочу я ничего говорить. Не хочу чтобы они снова и снова умирали у меня на глазах. Я стою посреди комнаты как баран, пялюсь в окно и молчу.

— Поверь, я умею слушать. Если расскажешь мне все, то, возможно, я смогу объяснить значение монеты.

Надо взять себя в руки. Я ведь хочу узнать больше. Кое-что я уже понял. Немногое, но для начала достаточно. Алжирцы и форы не были первыми, кто нашел штольню и стал добывать там полезные ископаемые. За три-то с половиной миллиарда лет.

История становится все масштабнее, все запутанней. И погружаться в нее надо не торопясь, постепенно. Как в обжигающую ванну.

Мы с Тил возвращаемся в северный гараж и надеваем гермоскафы. Их подзарядили, почистили и вставили новые фильтры, так что теперь внутри почти комфортно. Не первозданная свежесть, конечно, но и не прокисший рассол. В костюм закачан шестичасовой запас кислорода, и это успокаивает. Ведь если дела обернутся плохо, нам придется уходить в спешке.

— Форы убить вас поп’таются, — шепчет мне Тил. — Они цветных нен’видят, а ваши женщины еще и к’мандовать любят.

— Цветные лучше переносят космические перелеты, — говорю я.

— Отец тоже так сказ’вал, — отвечает Тил, повернувшись ко мне спиной.

Мы направляемся к лестнице, чтобы еще раз подняться на смотровую площадку. Надеюсь, теперь, когда включился генератор, она хоть немного прогрелась. Тил останавливается у подножия лестницы.

— Форы ч’го только не имели, — говорит она.

Вся ее поза — плечи напряжены, спина сгорблена — выражает возмущение глупостью и жадностью врагов.

— Б’гатство, и еду, и металл, и энергию в’ды, пока хобо лился. Он и сейчас т’чет, там внизу, где с’хранно. Но форам т’го мало было. Т’перь с ними никто торговать не хочет, потому что они алжирцам зло прич’нили. И отцу моему.

Я оставляю ее слова без ответа. Сейчас моя задача — произвести разведку на северо-западном направлении. Мы молча карабкаемся по лестнице. В смотровой башне и правда стало теплее. Вмонтированный в стену обогреватель потрескивает, когда с него обваливается многолетняя пыль.

Тил поднимает ставню.

Мы оба замечаем, что там, где раньше находилось размытое коричневое пятно, теперь возвышается стена пыли. И это не буря. С запада на нас что-то идет, движущиеся объекты образовывают широкую тридцатикилометровую дугу, от одного угла смотрового окошка до другого.

Но что это за объекты?

Я закрываю экран шлема и включаю виртуальный безлинзовый бинокль. Прибор измеряет углы падения света по всей площади экрана и проецирует на сетчатку глаза увеличенное инфракрасное изображение, а ангел анализирует полученную картинку. Гуру-технологии в действии.

Тил достает перископ, едва касаясь пальцами холодного железа. Нет времени ждать, пока он согреется. Вероятно, перископ тоже оборудован биноклем, но я сомневаюсь, что Тил видит то же, что и я. Фалангу вражеских машин в облаке пыли, а за ними — плавно покачивающиеся в воздухе аэростаты — гигантские воздушные шары. Самый маленький — сто метров в диаметре. Ангел указывает мне на тонкую линию машин перед кромкой пыльного облака. Идут на скорости. Их очертания кажутся знакомыми, может, они не представляют угрозы…

Экран вспыхивает фиолетовым. Анализ закончен. Ангел ликует — тонкая линия впереди — не что иное, как наши машины. Их немного, двадцать-тридцать от силы, но они прилично разогнались и, скорее всего, достигнут штольни быстрее антагов.

— Пыль одна. Больше не вижу нич’го, — жалуется Тил, отстраняясь от перископа. — А ты?

Как обычно, при виде приближающегося дерьма я цокаю языком и нервно барабаню пальцами. Привычка.

— Кролики улепетывают от антагов. Скорее всего, кавалерия, — говорю я вслух.

А про себя думаю: «Но их слишком мало, а на хвосте — целая куча индейцев».

Никогда не видел такого скопления антагов.

Я пытаюсь связаться с Бойцовым Петухом, но радиоволны не пробиваются сквозь толщу металла и камня. Диджей сейчас снаружи, пытается поймать сигнал спутника. Но он по другую сторону штольни, у южных ворот, а значит, ничего не заметит.

— Иные с дальних звезд? Им вед’мо, что мы здесь? — спрашивает Тил.

— Без понятия.

Я изо всех сил прижимаюсь к плексигласовому экрану. Надеюсь, луч достигнет цели. Нашептываю ангелу послание, и тот посылает вдаль лазерный сигнал. Сменяет несколько каналов — ищет оптимальную частоту. Сообщает, что шансы невелики — слишком толстый плексиглас и слишком много пыли снаружи.

— П’лучилось? — спрашивает Тил.

— Кто его знает. Нам пора. Закрывай ставни. Не хватало еще, чтобы тепло нас выдало.

Тил исполняет мою просьбу. Мы спускаемся и идем в южный гараж.

Несмотря на протесты Койл, Бойцовому Петуху и де Груту удается заключить шаткое перемирие. Капитан хмурится — недовольна, что ее не послушались. Бойцовый Петух каким-то образом убедил форов помочь нам с обороной шахты. Пластиковые шнуры, стягивавшие запястья колонистов, валяются на полу. Мне не по себе оттого, что форы не связаны, хотя какого черта? Другого выхода все равно нет.