» Как она там? — думал король Витторио. — Может быть, она с кем-нибудь разговаривает, вспоминает свое прошлое, вспоминает графа де Бодуэна?«

И он, бросая государственные дела, мчался в Риволи.

Констанция расхаживала по дворцу, изредка останавливаясь пред той или иной картиной, перевезенной в Риволи. Вермеер Дельфтский висел теперь у нее в спальне, Караваджо — в гостиной, Тинторетто и Веронезе украшали ее уборную.

Король радостно поднимался по лестнице.

— Констанция, ну как, ты скучала без меня? — обращался он к своей фаворитке.

Констанция заметно передергивала плечами, морщилась.

— А почему я должна скучать, ваше величество?

— Да не называй ты меня, в конце концов, » ваше величество «!

— Хорошо, — кротко говорила Констанция, отходя к окну и глядя на зеленеющие холмы и серые скалы.

— Та ты скучала, или нет, признайся?

— Я же говорю тебе, что я не скучала.

— А чем ты занималась, пока меня не было?

— Ничем не занималась.

— А ты хоть ждала меня? — спрашивал король, обнимая Констанцию.

Она передергивала плечами, пытаясь высвободиться из объятий

— Ничем я не занималась. Гуляла, смотрела картины, дышала свежим воздухом.

— Боже, да неужели ты совсем не думала обо мне? Неужели ты даже не вспомнила о моем существовании?

— К чему эти разговоры, ваше величество, ведь вам прекрасно известно, что я принадлежу и служу вам.

— Я не хочу, Констанция, чтобы ты мне служила, я хочу, чтобы ты меня любила.

— Любила… какое странное слово, — поджимала губы Констанция и принималась помахивать веером или стучать пальцами по крышке стола, — любила… — это слишком сильно, ваше величество, сказано. Любовь надо заслужить.

— Что я должен сделать, Констанция?

— Ваше величество…

— Да прекрати, прекрати, Констанция, называть меня так!

— Хорошо, — соглашалась женщина, — трудно влюбиться в человека, когда он взял тебя силой.

— Но разве я взял тебя силой? Ведь ты сама пришла ко мне, помнишь ту ночь?

— Помню, — зло бросала Констанция, нервно расхаживая по залу, изредка останавливаясь перед какой-нибудь из картин. Действительно, я пришла сама, но стоит учесть…

— О чем ты хочешь сказать, что я тебя вынудил?

— Да, и тебе это прекрасно известно.

— Да нет же, все не так!

— Так, — говорила Констанция, глядя в глаза королю Витторио.

А он падал в кресло и, схватив голову руками, раскачивался из стороны в сторону.

— Ну почему ты такая холодная, как камень?

— А что, разве я обязана кипеть? Разве я обязана бросаться в твои объятия, целовать тебя, говорить, что я люблю, если мое сердце холодно и в нем нет любви?

— Но ведь ты можешь соврать.

— Нет, врать я не могу и не желаю.

— Почему?

— Это против моих правил.

Констанция видела в зеркале отражение короля, его лицо было хмурым, взгляд из-под сдвинутых бровей жестким и решительным.

— Я тебя накажу.

— Воля ваша, вы вообще можете сделать со мной все, что угодно. Вы можете запереть меня в какую-нибудь комнату, можете отослать на конюшню, можете заставить стирать ваше белье, ведь вы мойповелитель. — Но я не хочу быть повелителем, я хочу только одного…

— Нет, этого никогда не будет.

— Ну почему? Неужели твое холодное сердце не дрогнет, неужели ты не видишь, что я буквально сгораю от любви к тебе, что чувства переполняют мое сердце.

— Вижу, но это ни о чем не говорит, мое сердце бьется ровно и спокойно.

— У тебя, Констанция, не сердце, у тебя в груди камень.

— Возможно.

Все чаще и чаще подобные разговоры происходили между королем и его фавориткой, все чаще и чаще король выбегал из комнаты Констанции, раздосадованно бросаясь на кого-нибудь из слуг.

— Где моя лошадь?! Я приказывал, чтобы она стояла у крыльца!

— Сию минуту, ваше величество, приказ будет исполнен.

— Она должна стоять! — кричал король Витторио, избивая слугу, хотя тот ни в чем не был виновен.

А когда лошадь подводили к крыльцу, король уже был занят тем, что распекал кого-нибудь из слуг за незначительную провинность, за то, что плащ был подан не ко времени, что шляпа была черного, а некоричневого цвета, за то, что письма не были вовремя переданы в столицу. Слуги испуганно оправдывались:

— Ваше величество, но ведь вы этого не приказывали!

— Как я не приказывал?! — громогласно кричал король. — Я сто раз говорил тебе об этом и если еще раз ты наберешься наглости и ослушаешься своего короля, то будешь наказан самым жестоким образом! Пойдешь служить в армию, пойдешь служить простым солдатом, и там ты узнаешь, как не выполнять приказания короля!

— Все будет исполнено, ваше величество, — оправдывался слуга, бросаясь выполнять приказание.

— Стой! — кричал ему вслед король. Слуга оборачивался и кланялся.

— Да что ты кланяешься как болван!

— Я слушаю, ваше величество.

— Пошел вон!

Слуга пятился, покидая дворец. Констанция, слыша, как король распекает своих слуг, злорадно улыбалась.

— Ты скоро сойдешь с ума — и дорого тебе обойдется власть надо мной. Я превращу тебя в простую марионетку.

Но говоря и думая это, Констанция чувствовала жалость к королю, ведь она прекрасно понимала, что этот большой и сильный человек болен, и его болезнь называется любовью. Конечно, ей как всякой женщине льстило, что ее так горячо любит король, но она не могла исправить саму себя, не могла исправить свой характер и полюбить в ответ на любовь. Ее сердце оставалось холодным, хотя тело любило короля, любило

Его страстные ласки, его неистовство. А вот душа и разум не могли с этим смириться.

Однажды, во время чаепития, когда король Витторио и Констанция сидели на веранде загородного дворца в Риволи, король отставил чашку и ласково взглянув на Констанцию, спросил:

— Дорогая, ты себя хорошо чувствуешь? Констанция в ответ только пожала плечами, не проронив ни слова.

— Так ты не ответила, — более настойчиво сказал король Витторио и дал знак слуге, чтобы тот удалился.

Когда слуга скрылся, король Витторио взял Констанцию за руку.

— Неужели ты всегда будешь так холодна ко мне? Констанция вновь пожала плечами.