– Хорошо, хорошо, – пробормотала Дебора, вставая и всовывая в туфли занемевшие ноги.

На этот раз зов «Дебора!» прозвучал в несколько повышенном тоне, и в более торопливом звяканье колокольчиков, давным-давно привезенных из Швейцарии, бабушка предстала более властной, чем всегда, а не привычно терпимой к детям и не докучающей расспросами. Это должно было означать, что к ужину для них уже накрыто, что суп, наверное, уже остывает, сначала ведь еще нужно пройти через комедию с мытьем рук, приведением себя в опрятный вид и расчесыванием волос.

– Скорее, Деб! – Теперь уже окликнули совсем близко, чуть не в двух шагах; уединение окончилось, потому что брат мчался по тропе, размахивая своим прутом. – Что это ты здесь делаешь? – Вопрос содержал в себе вторжение и угрозу. Она никогда не спросила бы его, что он делает, если бы он ушел куда-нибудь, желая побыть один, но Роджер, увы, никогда не искал одиночества. Он любил компанию, и сейчас его вопрос, заданный полураздраженно-полуобиженно, на самом деле был вызван страхом, что сестра его бросила.

– Ничего, – сказала Дебора.

Роджер посмотрел на нее подозрительно. Она была в том же настроении, что и утром. А это означало: когда они пойдут спать, она не захочет разговаривать. Одной из лучших особенностей каникул было жить в двух смежных комнатах и иметь возможность окликать Деб, чтобы она с ним поговорила.

– Идем скорее, – сказал он. – Уже звонили.

И то, что он сказал о бабушке во множественном числе, тем самым обезличив любимого человека, показало Деборе, что, даже если сам он этого не понял, он на ее стороне. Его позвали, оторвав от игры, так же как и ее.

Они побежали через лес к лугу и дальше – на террасу. Бабушка уже вошла в дом, но колокольчики у стеклянной двери все еще позвякивали.

В доме было заведено, чтобы дети ужинали первыми, в семь часов; им накрывали в столовой, ставя ужин на нагреватель. Они обслуживали себя сами. Без четверти восемь обедали бабушка с дедушкой. Название «обед» было уступкой их статусу. Ели они то же, что и дети, но для дедушки дополнительно подавали что-нибудь острое. Если дети опаздывали к ужину, это сбивало время и сбивало с толку Агнес, которая стряпала для обоих поколений, и в итоге суп дедушке могли подать с пятиминутной задержкой. Это нарушало порядок.

Дети побежали наверх умыться, а затем вниз, в столовую. Дедушка стоял в прихожей. Дебора иногда думала, что ему было бы приятно посидеть с ними, пока они ужинают, но он никогда этого не предлагал. К тому же бабушка предупреждала их никогда не надоедать ему и ни в коем случае не кричать, когда дедушка рядом. Не потому, что он нервный, а потому, что он любит покрикивать сам.

– Скоро жара настанет, – сказал дедушка.

Он слушал новости.

– Значит, ланч завтра будет на улице, – поспешно сказал Роджер.

За ланч они всегда садились вместе с бабушкой и дедушкой, и это была часть дня, которую Роджер не любил. Он опасался, что дедушка станет расспрашивать, как у него обстоят дела в школе.

– Нет, спасибо, меня избавьте, – сказал дедушка. – Слишком много ос.

Роджер сразу почувствовал облегчение. Это означало, что они с Деборой будут сидеть одни за круглым садовым столиком. Но Деборе стало жаль дедушку, который тут же ушел в гостиную. Ланч на террасе мог пройти весело и подбодрить его. Когда люди старятся, у них остается так мало удовольствий.

– Чего ты больше всего ждешь каждый день? – спросила она однажды бабушку.

– Жду, когда налью в обе грелки горячей воды и лягу в постель.

«Зачем же трудиться всю молодость ради этого?» – подумала Дебора.

Спустившись в столовую, дети продолжали разговор о том, чем займутся во время жары. Для крикета, сказала Дебора, будет слишком жарко. Но можно, предложил Роджер, построить домик на дереве у выгона. Если он раздобудет у Уиллиса несколько старых досок, сколотит их вместе, чтобы получилась платформа, и попросит садовую стремянку, они принесут туда фрукты и бутылки лимонада, и это будет укрытие, из которого они потом смогут следить за Уиллисом.

Первым побуждением Деборы было сказать, что ей играть не хочется, но она вовремя спохватилась. Чтобы найти и сколотить доски, Роджеру понадобится целое утро. Он будет занят.

– Да, это ты хорошо придумал, – сказала она и, чтобы поддержать в нем дух приключения, просмотрела, пока они пили бульон, его записную книжку и дополнила перечень материалов, необходимых для домика, а Роджер все записал. Выразить сочувственное понимание его образа жизни было частью задуманного ею на целый день обмана.

Окончив ужин, они отнесли свои подносы на кухню и некоторое время наблюдали, как Агнес готовит вторую очередь, для старших. Суп был тот же, но с добавлением гренков из поджаренного хлеба. И масло было разложено маленькими лепешечками, а не подано одним куском. Острым блюдом были сырные палочки. Дети прикончили те, что у Агнес подгорели. Потом они пошли в гостиную пожелать старшим спокойной ночи. Дедушка с бабушкой переоделись к ужину. Дедушка был в смокинге и в домашних туфлях. Бабушка надела платье, которое носила несколько лет тому назад в Лондоне, на плечи был накинут, как плащ, кардиган.

– Не больно плещитесь там в ванной, – сказала она. – Если не будет дождя, мы останемся без воды.

Они поцеловали ее гладкую, мягкую щеку. От нее пахло листьями розы. У дедушки был острый, костистый подбородок. Он не поцеловал Роджера.

– Не шумите наверху, – шепнула им бабушка.

Дети кивнули. Их комнаты были над столовой, и всякая возня и смех причиняли старшим неудобство.

Дебора почувствовала прилив нежности к двум старикам. Их жизнь, должно быть, пуста и печальна.

– Мы очень рады, что мы здесь, – сказала она.

Бабушка улыбнулась. Вот так она и живет, подумала Дебора, малыми крохами приятных слов.

Выйдя из комнаты, они тотчас ощутили подъем духа, и Роджер с облегчением погнался за Деборой по лестнице, как и она, смеясь без причины. Раздеваясь, они забыли о наставлении по поводу ванны и, когда пошли мыться (Дебора – первой), разве что не устроили потоп. В панике они вытащили пробку и стали слушать, как избыточная вода с ревом уходит в канализацию. Если у Агнес выключено радио, она это услышит.

Дети уже переросли пускание корабликов и глупую возню, но ванная все еще служила местом для доверительных разговоров на те немногие темы, в которых их вкусы сходились, или – после ссоры – для мрачного молчания. Прервать его первым значило потерять лицо.

– У Уиллиса новый велосипед, – сказал Роджер. – Стоит у сарая, я видел. Я бы на нем прокатился, да Уиллис был рядом. Завтра прокачусь. Это «Рейли».

Его привлекали всякие практичные вещи, и попытка опробовать велосипед садовника придаст его завтрашнему утру дополнительный интерес. У Уиллиса за седлом – маленькая кожаная сумка с инструментами. Их можно потрогать, а пахнущие смазкой гаечные ключи прощупать, определив их форму и применение.