Подобно своему отцу, царевич Федор Борисович прежде венчания на царство захотел завершить неотложное дело войны с Лжедмитрием. Но этот враг был более опасен для него, чем крымский царь, с угрозой войны с которым пришлось столкнуться Борису Годунову сразу же после избрания на царство. Несколько месяцев самозванец вел безуспешную войну за тот самый престол, который достался сыну Бориса Годунова. Казалось, «царевич Дмитрий» застрял в своем добровольном и безнадежном заточении в Путивле. Но все меняется в этом мире, и колесо фортуны сделало нужный Лжедмитрию оборот.

Оказавшись в начале февраля 1605 года в Путивле, Лжедмитрий должен был поставить крест на своих иллюзиях. Совсем неспроста канцлер Ян Замойский язвительно говорил, что следовало бы «бросить в огонь все летописи и изучать только мемуары воеводы Сандомирского, если его предприятие будет иметь хоть какой-нибудь успех»148. Первый приступ оказался неудачным, и все, что оставалось самозванцу, — так это ждать, когда армия царя Бориса Годунова, оправившись от трудных зимних кампаний, обрушится на Путивль. Возвращаться в Польшу «царевичу» не позволяла гордость, он просто забыл на время о предавшем его гетмане Юрии Мнишке и всех своих договоренностях с ним. Не сохранилось ни одного письма Лжедмитрия, отправленного в Самбор в это время, равно как и писем сандомирского воеводы в Путивль. Впоследствии польские дипломаты, ездившие к царю Василию Шуйскому, отбивали упреки в поддержке Юрием Мнишком самозванца с помощью удобного им аргумента: «Чому ж вы его в тот час в Путывлю не достали?»

Но Лжедмитрий не порвал окончательно связи со своими покровителями в Речи Посполитой. Более того, он пытался представить дело так, что достиг успеха и отвоевал себе Северское княжество от Бориса Годунова. К королю Сигизмунду III было направлено обращение жителей Северской земли, которое отвез Сулеш Булгаков. В этом послании они просились «под крыло и защиту королевскую»149.

Самозванец попытался найти поддержку и у сейма Речи Посполитой, отправив из Путивля в Варшаву князя Ивана Андреевича Татева, пышно поименованного князем Стародубским и воеводою Черниговским. Что правда, то правда: этот воевода сначала по приказу Бориса Годунова убеждал всех, что Дмитрия нет в живых, и сопротивлялся перевороту в Чернигове, однако потом, как видим, стал доверенным лицом самозванца. Теперь он должен был известить об овладении «Дмитрием» своим Северским «господарством» и просить об очной ставке с посланником Постником Огаревым150. Кроме того, Лжедмитрий немедленно сообщал нунцию Клавдию Рангони любые сведения об успехах своих сторонников, продолжавших сопротивление царю Борису Годунову в разных городах.

Однако в Путивле ему следовало быть осторожным. Сохранились известия о лазутчиках царя Бориса Годунова, дважды хотевших убить «царевича». Из дневниковых записей и писем отцов-иезуитов Николая Чижовского и Андрея Лавицкого, находившихся в лагере Лжедмитрия с самого начала похода151, известно, что в начале марта 1605 года в Путивль были присланы три монаха с грамотами царя Бориса Годунова и патриарха Иова, грозившими разными карами путивлянам за поддержку самозванца. По другим известиям, настоящей целью этих монахов Чудова монастыря было обличение и отравление Лжедмитрия152.

Самозванец очень рано озаботился и тем, чтобы опровергнуть распространявшиеся правительством Бориса Годунова сведения о себе как о Григории Отрепьеве. В Путивле он демонстрировал некого «Расстригу». Отцы Николай Чижовский и Андрей Лавицкий 8 марта 1605 года сообщали главе польских иезуитов: «Сюда привели Гришку Отрепьева. Это — опасный чародей, известный всей Московии. Годунов распространяет слух, будто царевич, явившийся из Польши с ляхами и стремящийся завладеть московским престолом, — одно лицо с этим колдуном. Однако для всех русских людей теперь ясно, что Димитрий Иванович совсем не то, что Гришка Отрепьев»153.

Своей цели этот маневр достиг. На какое-то время Лжедмитрий заставил замолчать тех, кто принимал официальную версию царя Бориса Годунова. Однако показательно, что лжеОтрепьева видели только в Путивле; когда же надобность в нем отпала, его просто бросили в тюрьму. Автор «Иного сказания», думавший, что это был старец Крипецкого монастыря Леонид, постоянно находившийся при Лжедмитрий, не преминул подчеркнуть это обстоятельство: «…а который старец именем Леонид с ним шел до Путимля, а назывался его именем Гришкиным Отрепьевым, и показал многим его в Литве и в Северских пределех, и в Путимле его в темницы засадил бутто за вину некоторую»154.

Пребывание Лжедмитрия в Путивле не было веселым. Он явно тяготился наступившим бездействием. Ему всегда было трудно усидеть на одном месте, он был деятелен и смел, искал приключений в охоте и войне. Но «царевич» оказался в Путивле в дни поста и должен был усмирить свои желания. Николай Чижовский и Андрей Лавицкий рассказывали, что 20 апреля Дмитрий позвал их и стал говорить, что «государь должен отличаться в двух областях: в искусстве войны и в любви к наукам»155. После такой неожиданной прелюдии он изъявил желание поучиться философии, грамматике и литературе и уже на следующий день слушал чтение книги древнеримского писателя Квинтилиана — вероятно, его известного наставления в ораторском искусстве.

Нунций Рангони тоже не смог умолчать в своем донесении новому папе Павлу V о похвальном стремлении Дмитрия брать «уроки риторики и диалектики», впрочем, как и о том, что ученика хватило только на три дня. Все дело было в том, что на Дмитрия теперь смотрели очень внимательно, и ежедневные встречи с монахами-иезуитами не могли вызвать одобрения путивлян. Лжедмитрий, по словам нунция Рангони, демонстративно «объявил себя православным и приобщился с ними». Правда, потом тайно исповедовался в своем «грехе», успокаивая иезуитов, которым даны были указания соблюдать предосторожности, чтобы никто не знал об истинной принадлежности Дмитрия к католичеству. Помимо всего прочего в начале мая 1605 года Лжедмитрий заболел какой-то лихорадкой, и капелланы смогли вылечить его с помощью «безоара», известного в русских лечебниках как безуй-камень. Этот камень органического происхождения (его находили в желудках некоторых животных) привозили из Индии, он считался универсальным средством, помогающим при всех болезнях, а также избавляющим от «порчи». Все это могло еще больше утвердить Дмитрия в доверии к отцам-иезуитам и их лекарствам156.

Каким бы ни представлялось это дело в Ватикане, очевидно, что внешне Дмитрий вел себя как настоящий православный государь. Известно, что из Курска к нему была привезена икона Курской Божьей Матери, ставшая покровительницей всего его похода. Дмитрий любил демонстрировать, что находится под Божественным покровительством. Даже нунцию Клавдию Рангони, пребывавшему далеко от арены военных действий, было известно, что перед каждой битвой Дмитрий преклонял колена и говорил: «Господи, Ты, Который все знаешь, если правда на моей стороне, то помоги и защити меня, если же нет, то пусть на меня снизойдет Твой гнев». Точно так же самозванец вспоминал о заступничестве высших сил, когда его убеждали быть осторожным и опасаться измены и покушений: «Бог, который спас меня от ножа, защитит меня и теперь»157. Со временем это стало его твердым убеждением. В очередной раз оно подтвердилось в апреле 1605 года, когда Путивля достигло известие о внезапной смерти царя Бориса Годунова.