Алексеевна, открыв сыну дверь. – У нас гостья… Иди, поздоровайся. – Валерий подумал, что, возможно, это Анна пришла, но когда он вышел из прихожей, то увидел на кухне женщину в чёрном платке, которая сидела к нему спиной и смотрела в окно. Сердце у Бурцева заколотилось от необъяснимого волнения. Незнакомка повернулась, и Валерий увидел заплаканную пожилую женщину. От неожиданности он не сразу понял, кто перед ним сидит с красными от слез глазами, закусив кончик чёрного платка.

– Валера, здравствуй, – сказала тихо гостья и заплакала. Только теперь Бурцев понял, что перед ним мать Романа Ибрагимова.

– Что случилось, Ирина Васильевна?! – спросил Бурцев с искренним испугом на лице, хотя тотчас почувствовал, что именно ему сейчас объявят.

– Романа убили в лагере, – женщина не смогла больше ничего сказать и неудержимо заплакала, как плачут безутешно женщины перед гробом близкого человека. Бурцев замер, как поражённый молнией. Он уже не слышал, как женщина сквозь плач и слезы рассказывала ему, что Романа в лагере во время работы ударили сзади по голове чем-то металлическим, что ему пробили череп, и он, не приходя в сознание, скончался в медпункте. Несчастная мать друга рассказывала, что на краткосрочном свидании в прошлом году Роман сказал ей, что у него в колонии есть враги. Сын поведал, что встретил в лагере одного авторитетного заключённого, которого когда-то избил в следственном изоляторе на «малолетке», когда сам был членом актива. Офицеры воспитатели вызывали к себе в кабинет нарушителей режима среди малолетних преступников и оставляли их с группой активистов из числа тех же заключённых несовершеннолетних преступников, которые избивали для профилактики непослушных нарушителей. Воспитатели под предлогом неотложных дел выходили на десять минут из кабинета и три или четыре активиста били одного нарушителя режима содержания. За это активисты пользовались послаблениями и привилегиями у администрации тюрьмы. Один из таких побитых заключённых встретился Роману через много лет в лагере особого режима, который располагался в Заполярье. Ирина Васильевна ходила на приём к начальнику колонии и рассказала об опасениях сына. Мать Романа просила начальника отправить сына в другой лагерь, но тот сослался на то, что в стране учреждений с особым режимом очень мало, и все они друг от друга находятся на большом расстоянии. Ещё начальник ей сказал, что причину перевода заключённого из одной колонии в другую тюремная молва тут же принесёт на новое место, поэтому в переводе нет большого смысла. Начальник успокоил её тем, что Роман сидит в камере с такими же людьми, как он. В такой камере он в безопасности. Когда заключённых выводят из камер на работу, то на объекте все осуждённые находятся под контролем охранников. Однако, как это часто бывает, покушение на Романа охранники проглядели. Они даже не видели, кто его ударил и чем.

Весь этот рассказ Бурцев слушал, но не слышал. Он ещё некоторое время оставался неподвижным и безмолвным. «Почему господь не дал мне ещё времени пожить? Теперь, несомненно, пришёл мой черёд… Я так сильно и уверенно полагался на восемь лет спокойной жизни, и вот сейчас до меня довели, что мои дни, возможно, сочтены…» – подумал Бурцев, чувствуя растерянность и безысходность.

– Гутя, я пойду. Мне нужно ещё телеграфировать в колонию, что я не смогу забрать тело сына… Оттуда его можно перевезти только самолётом, но у меня нет ни сил, ни денег… Похоронят его несчастного в вечной мерзлоте в безымянной могиле под номером, и будет он там, родимый, далеко от меня… – успела сказать Ирина Васильевна и вновь заплакала, с трудом поднимаясь со стула. Бурцев не пытался предложить свои услуги и деньги, потому что никто его об этом не просил, а пойти на это – значит, проявить вновь верх лицемерия и лицедейства. Но главная причина, почему Валерий не стал предлагать помощь, заключалась не в том, что это было бы опять, как с Николаем Сарви, а потому, что теперь каждый день жизни Валерий будет вынужден воспринимать как подарок судьбы. Тратить время на похороны человека, смерти которого он желал, Бурцев теперь считал неоправданной роскошью. Валерию вдруг показалось, что он начал лучше слышать ход настенных часов в зале. Часы словно давали ему понять, что не забывай о времени, твоё время ограничено и может в любую минуту закончиться.

– Пойдём, Ира, я тебя провожу, – сказала Августа Алексеевна, поглаживая мать Романа по сутулой спине. Бурцев прошёл в свою спальню и прилёг в одежде на кровать. Он смотрел в потолок, и ему не хотелось куда-либо идти. Два дня Валерий не выходил из дома после потрясшего его известия. Мысль об Анне теперь казалась молодому человеку такой неуместной, что он явно почувствовал, что улыбаться желанной женщине не сможет. О чем только он не думал за эти два дня. «Неужели за каждый проступок человеку приходится расплачиваться?.. Тогда точно микромир управляет всем во вселенной… Не в состоянии господь, порождённый воображением людей, эфемерный находиться где-то на небе, чтобы из бесконечной вселенной управлять судьбой каких-то грешных людишек на земле песчинке, с которой людям во плоти никогда, видимо, не улететь. Бог на самом деле сидит в микромире! Он заставляет определённо вести себя невероятно малые микрочастицы, которых миллиарды миллиардов только в одном атоме, словно звёзд во вселенной, но которые человек никогда не сможет разглядеть. Именно эти частицы изначально настроены и складываются творцом на поддержку добра и на подавление зла в мире людей и, наверное, в мире любых живых существ повсюду во вселенной… Иначе живые существа вымерли бы везде…» – непонятно почему именно сейчас это предположил Бурцев, но верней всего потому, что неизбежность наказания грешников, а это он сейчас начал осознавать, не мог объяснить больше ничем вразумительным на мизерной по масштабам вселенной планете земля.

Часть 3

ГЛАВА 1

На третий день после известия о смерти Романа Ибрагимова Бурцев поехал в таксопарк и попросился на пять дней раньше срока выйти из отпуска с правом отгулять оставшиеся дни в другое время. Начальник автоколонны без раздумий согласился и разрешил ему выехать на линию в ночь, так как в конце лета часто не хватало водителей из-за сезона отпусков. «Теперь мне не придётся вынужденно встречаться с Анной и мозолить глаза матери… Я буду занят работой и, возможно, определюсь с линией поведения на будущее… Или мне нужно жить как прежде, не обращая внимания на кажущееся мне предупреждение от господа, или нужно каким-то образом просить Бога о прощении… Но что я могу сделать в своё оправдание… возможно ли этого оправдания добиться? Разве могу я, молодой человек, полный жизненных сил, все бросить и уйти в монахи, чтобы замаливать свой страшный грех?.. Как это возможно, если я ежедневно до головных болей думаю о близости с женщиной? Как можно отказаться от прелестей жизни в моем возрасте? Так и хочется сказать, что лучше смерть, чем жизнь схимника…» – рассуждал Бурцев, ожидая в красном уголке административного здания таксопарка приезда своей машины с линии. Время подходило к пересмене, и Валерий вышел на территорию гаража. Возле высокого ангара ремонтной базы стали скапливаться заезжающие автомобили. Здесь же заехавшие водители из ведра поролоновой губкой мыли машины, чтобы передать их сменщикам, так как в новом таксопарке мойка то работала, то ломалась. Бурцев оглядел все такси, но его автомобиль ещё не заехал. В это время Валерия окликнула небольшая компания друзей, сидящая на большой старой покрышке от колёсного трактора, возле помытой машины с открытыми нараспашку всеми четырьмя дверьми, капотом и багажником.

– Бурцев! Иди к нам! – позвал Валерия Александр Адамов, весёлый балагур, любитель анекдотов и весельчак из одной с ним бригады. Адамов на удивление имел идеально правильные черты лица и больше походил на смазливого паренька бездельника, каких примечают женщины. Рядом сидел его друг Виктор Федченко и разливал в три гранёных стакана водку. Если эти стаканы брать неосторожно, то можно расплескать жидкость. На весь таксопарк было три неразлучных друга – русский Адамов, украинец Федченко и татарин Сабитов,