Когда старый пеликан произнес «Amen», я бросил крест прямо на эти ошметки, и они, превратившись в черный песок, просочились в землю, точно вода.

Я, все еще сжимая палаш, сел на вязанку и перевел дух.

— Ого! Как я умею! — восхитился Проповедник. — Ого! Я и не думал, что Господь услышит такого грешника, как я!

— Он слышит каждого, если обращаются по делу, — сказал я ему. — Мы отлично с тобой справились. На этот раз гораздо проще, чем в предыдущие.

— Слушай, как ты узнал, что это бес?

— Какой, во тьму, бес? Бес разорвал бы меня на кусочки, я бы и опомниться не успел. Это какая-то мелочь, раз нам удалось ее изгнать, как и прежних.

— Ловко он нас опередил. Наверное, пока мы торчали в Дыре. Так как ты догадался, кто это?

— Подарок от окулла — шрам. Он их приманил, он меня и предупредил. Ну и Пугало знало. Вид у него был очень хитрый.

Пугало развело руками и начало взбираться на ближайший курган. Оно ожидало чего-то большего и кровавого и не скрывало своего разочарования оттого, что все кончилось так быстро.

— И что теперь? Каждое полнолуние тебя станет тревожить всякая чертовщина? Тогда тебе надо путешествовать только с отцом Мартом.

— Не каждое. С тех пор как я вернулся из Темнолесья, полнолуние уже случалось, но не повезло мне только сейчас.

— Такое может повториться. — Он неодобрительно провел ладонью по плешивой голове. — И в следующий раз ты встретишь уже не мелочь, а… кого-то еще.

Ему хватило ума не называть имени, за что я был ему чертовски благодарен. Наконец-то он стал понимать, что это не шутки.

Я продолжил путь. Дорога лишь угадывалась, то появляясь, то вновь растворяясь в высокой траве. Кузнечиков здесь было бесконечно много, и стоило сделать шаг, как во все стороны от меня разлетался зелено-красно-желтый ливень. Курганы народов, ранее населявших эти земли и оставшихся в них навсегда, меня не беспокоили. Им было много сотен лет, и кости, что лежали там, никто не тревожил.

Опасаться мне следовало лишь тех, кто шел за мной. Я знал, что ночевка предстоит непростая и спать придется ложиться слишком далеко от ближайшей церкви. Нечисть — это не темные души, с которыми я бы справился достаточно легко. Нечисти я здраво опасался и в душе хотел лишь одного — не встречаться с ней. Хотя бы потому, что исход сражения мне был неизвестен.

— В деревне говорили о заброшенном монастыре, — Проповедник снова читал мои мысли.

— Угу.

— Неплохо бы остановиться там на ночлег.

— Угу.

— Возможно, там есть старая церковь. Ее стены послужат дополнительной защитой.

— Угу.

Он помолчал, наверное, с минуту:

— Людвиг, не волнуйся. Ты выбирался из гораздо более серьезных неприятностей.

Я усмехнулся:

— Чаще всего они были связаны с темными душами, о которых я все знаю. Но не с выходцами из пекла, о которых мне почти ничего не известно.

— Они тебя пугают?

— Гораздо меньше, чем ты.

Он удивленно остановился и спросил меня, когда я уже был впереди:

— В смысле?

— В смысле — твой внезапный оптимизм и желание меня подбодрить. Куда делся обычный, ноющий и недовольный всем Проповедник? Я начинаю опасаться, что тебя подменили.

Он ослабил воротничок рясы и сказал несколько смущенно:

— Ну, я счел, что сейчас мои замечания не к месту.

— Совершенно верно. Просто раньше это тебя не тревожило. Что изменилось?

Проповедник состроил хитроватую гримасу, размышляя, стоит ли мне это говорить, но, явно желая поделиться со мной своей тайной, выдал откровение:

— Твоя ведьма попросила за тобой присматривать.

— Гертруда просила тебя?! Сегодня точно что-то не так с мирозданием. Я начинаю опасаться, что конец света близок. — Я потерял тропу в высокой траве и теперь осматривался.

— Возможно, так оно и есть. Мир давно пора почистить от грешников.

Я фыркнул и уверенно направился на юг.

Пугало нагнало нас, когда уже наступил ранний вечер, курганы остались позади, как и густая трава, а вокруг начался мелкий ельник, совершенно незаметно перешедший в золотистый сосновый бор. Высокий, светлый, с песчаной землей и ковром из желтых прошлогодних иголок.

Здесь я встретил иное существо, щепника. Высокий, нескладный, с острыми руками-лучинами, он неспешно и плавно взбирался по стволу, собирая в плетеную корзину кусочки смолы, выступившей на коре и уже успевшей застыть. Увидев меня, щепник поднял деревянные отростки у себя на спине, забил ими друг о друга, вызывая глухой, дробный стук. Издалека ему ответили.

— Они опасны? — поинтересовался Проповедник, видевший таких впервые.

— Нет. Если, конечно, к ним не лезть и не разжигать огонь рядом с их молодняком. Деревяшкам до людей нет никакого дела.

Так и было. Я прошел мимо еще четверых иных существ, и они лишь постучали мне вслед, предупреждая своих соплеменников, прячущихся где-то в древесных кронах.

Пугало, как всегда, таскалось по обочинам и спугнуло лису из кустарника. Оно догнало ее в два счета, сверкнул серп, и страшило украсил соломенную шляпу песочно-рыжим, облезлым хвостом.

— Форменное браконьерство! — возмутился Проповедник.

Пугало показало ему оскорбительный жест. И старый пеликан тут же оседлал свою лошадку, возмущаясь и пытаясь заставить того извиниться. Очень смешно. Быстрее в Арафее пройдет сорок ливней подряд, чем наш молчаливый спутник станет себя утруждать такой мелочью, как просьба о прощении у ближнего своего.

Запах разложения я почувствовал, когда сделал краткий привал. Стоило мне расположиться, как ветерок принес эту сладковатую вонь, которую ни с чем больше не спутаешь. Я ругнулся, и Проповедник тут же встревожено вскинулся:

— Что?

— Кто-то сдох поблизости. Придется поискать другое место.

— Слава Всевышнему, что я не ощущаю запахов и избавлен от ароматов переулков и разлагающихся мертвецов.

Как назло, ветер переменился, и я, потеряв возможность понять, где лежит тело, спустя три минуты оказался аккурат рядом с трупом. Это был огромный кабан с длинным уродливым рылом, грязной шерстью ржавого цвета и телом, которое было почти целиком скрыто под шевелящимся ковром из мучнисто-белых червей. Зрелище отвратительное, но я видал и похуже.

— Господи, — сказал Проповедник. — Глазам своим не верю!

Это точно. В другое время я бы не задержался здесь и ушел как можно быстрее, чтобы не ощущать смрада и не слушать многочисленного гудения мух. Но кабан здесь был не один. Не знаю, отчего умерло животное, но, упав, оно придавило ноги своего наездника, и у того не нашлось сил для того, чтобы поднять его или отодвинуть в сторону.