В апреле 1926 года Фадеев временно назначен ответственным редактором «Советского юга» — по совместительству с работой в отделе печати крайкома. Здесь он проводит ряд «реформ» для удобства сотрудников: например, пробивает люк в полу для передачи гранок и рукописей из редакции в типографию и обратно — чтобы не бегать по сто раз на дню вниз-вверх. Максимов вспоминал: прежний редактор, вернувшись из длительной поездки, обошел с мрачным видом редакцию и возле дыры в полу с видом короля Лира трагически прошептал: «Маль-чи-шка!»

В мае 1926 года в «Севкавкниге» выходит авторский сборник Фадеева «Большевики» — глава из «Разлива», глава из «Разгрома», рассказ «Против течения».

Летом он дописывает «Разгром» на даче под Нальчиком.

Ростовский период Фадеев вспоминал как один из самых счастливых. Не в одном Ростове, наверное, дело — просто сам он был молод, активен, на подъеме. Это был чуть ли не единственный период в его жизни, когда он гармонично сочетал оба своих призвания — писательское и общественное, когда всё получалось. Писал «Разгром», занимался партийной работой, был «литфункционером» (без уничижительного оттенка) — и одно только помогало другому. Не так будет потом.

Да и в личной жизни все тогда складывалось прекрасно. В 1925-м Фадеев и Герасимова поженились.

Револьвер, если он действительно хранил его с Гражданской, спал в кобуре. Ружье висело на стенке и стрелять еще не собиралось.

Вскоре Фадеев возвращается в Москву. Его командируют в распоряжение ЦК для работы в правлении РАППа[174] — Российской ассоциации пролетарских писателей.

В это же время, осенью 1926 года, Фадеев заканчивает «Разгром». Он выйдет в 1927 году отдельной книгой в ленинградском издательстве «Прибой» и будет иметь громкий успех. Только колючий Осип Брик напишет отрицательную рецензию — тоже своего рода реклама.

Фадеева избирают оргсекретарем РАППа, вводят в бюро правления ассоциации.

Он еще хранит кавказский облик. Анна Караваева[175] познакомилась с Фадеевым вскоре после его возвращения с юга: «Черная „кавказская“ рубашка с высоким воротником (несмотря на летнюю жару!), узкий кожаный пояс с серебряными насечками, отлично подогнанные военные сапоги… Лицо его, словно еще недовылепленное, было так худощаво, что на запавших ямками щеках, как тончайший дымок, темнела тень, когда он поворачивал голову. Русые волосы лежали на ней неровно и даже слегка торчали, как мягкие иглы, — наверно, по привычке он частенько прочесывал их худой рукой».

Любуется. Им многие любовались.

Вскоре Фадеев перевозит из Приморья в Москву мать, затем — сестру с ребенком.

Ему двадцать пять. Он молод, но уже зрел. Вдохновенен и многообещающ. Ему всё удается. Позади — целая жизнь, впереди — тоже целая жизнь, которая, конечно, будет долгой и счастливой.

Написал Фадеев немного. Несколько раз выходило четырехтомное собрание, самым полным собранием считается семитомник — и то там больше статей и писем, чем прозы.

Есть Фадеев общеизвестный (с поправкой на его сегодняшнюю полузабытость) — «Разгром» и «Молодая гвардия».

Есть менее известный — неоконченные «Последний из удэге» и «Черная металлургия». «Удэге» довольно широко издавался — это полновесная двухтомная книга, пусть и оборванная на полуслове.

И — почти уже не известный: «Разлив», «Рождение Амгуньского полка», очерки, сценарии…

Если исключить военную «Гвардию» и послевоенную «Металлургию», весь остальной Фадеев — дальневосточный.

Мы невольно рассматриваем текст вкупе с известными нам внетекстовыми обстоятельствами, не можем выпустить из внимания полускрытый айсберг контекста. Непросто заставить себя оценивать текст как таковой.

Хороший ли писатель Фадеев?

Вершиной его остался юношеский «Разгром». Иногда слышишь даже: Фадеев случайно написал одну удачную книгу.

Но возможно ли такое? И действительно ли всё его дальнейшее творчество было движением по нисходящей? Считать так было бы слишком просто и неверно.

Другое дело, что он всю «послеразгромную» жизнь старательно, искренне и осознанно наступал на горло собственной песне, как сформулировал другой художник, тоже выстреливший себе в сердце.

Помимо лучшего фадеевского текста — «Разгрома» (о нем будем говорить отдельно, как и о «Последнем из удэге») — дальневосточным произведениям Фадеева относится прежде всего его дебютная повесть «Разлив», законченная в мае 1923 года и вышедшая год спустя в ленинградском альманахе «Молодогвардейцы».

Сам Фадеев впоследствии называл «Разлив» произведением «несерьезным и неряшливым», с 1932 года не переиздавал. Сек сплеча: «Есть удачные страницы описаний природы, изображения отдельных лиц, событий, но в целом произведение рыхлое, с неясной мыслью, написанное дурным языком», много «ложных, искусственных, вычурных образов». Причины неприятия Фадеевым своей ранней вещи были чисто эстетическими, никакой политики. «Повесть… была „серой“ — от неопытности, от неумения писать…» Перфекционизм и позже часто мешал Фадееву — взять хоть «Молодую гвардию», хоть «Черную металлургию», хоть «Удэге». Благо он не взялся переписывать «Разгром», хотя вносил от издания к изданию все новые поправки.

При всем том «Разлив», безусловно, заслуживает внимания. Завершив повесть, студент-горняк Фадеев переписал ее начисто на бумаге из бухгалтерской книги и отнес в редакцию журнала «Молодая гвардия». Там этот «самотек» и лежал, пока не попал в руки Либединского и Сейфуллиной[176], хорошо отозвавшихся о повести[177].

Либединский написал о «Разливе» статью «Художник-большевик», дав молодому автору очень высокую оценку — отчасти авансом (Фадеев отработает этот аванс «Разгромом»). Недостатки стиля и композиции, писал Либединский, искупаются «общим ощущением свежести и силы юного своеобразного таланта». Произведение было «по-настоящему русское», а если что-то в нем напоминало Джека Лондона, то это объяснялось прежде всего тем, что природа и суровость Дальнего Востока напоминают Аляску. «Если бы в природе существовал только „Разлив“ Фадеева, мы бы исключительно на основании его утверждали начинающийся расцвет пролетарской литературы», — заявил Либединский. Это, конечно, чересчур. Просто автору статьи хотелось, чтобы появлялись новые имена с новыми темами, чтобы все видели: русская литература продолжается, причем свежими, пролетарскими кадрами.