Добравшись до холла, где раздавали красочные брошюры и продавали иллюстрированные каталоги, посмотрел на часы, убедился, что до прибытия старшего магистра Ра-Хау осталось еще семь минут, сел на лавку, с наслаждением прижался хвостом к холодной стене, закрыл глаза. Вокруг, конечно, посторонние люди, но какое им дело, кто в какой позе сидит. Может, я сражен страшной силой искусства. В конце концов, для того и придуманы выставки, чтобы дать искусству шанс нас сразить.

Увидел его на другой стороне улицы, такого длинного поди не заметь, в кошмарном голубом пиджаке с разноцветными рыбами и широких штанах цвета переспевшей малины; ничего удивительного, Отто всегда одевался как псих.

Заорал, замахал руками, чтобы привлечь внимание, не преуспел и побежал, лавируя между потоками, слава богу, едва ползущих машин. Догнал, посмотрел в лицо – точно Отто! – заключил в объятия и тогда наконец вспомнил, что они же поссорились, разругались так страшно, что после этого только убить.

Ну правда давно дело было. Четырнадцать лет назад. С тех пор об Отто ни слуху ни духу; впрочем, сам нарочно старался даже случайно ничего о нем не узнать. Почти сразу после ссоры уехал. И ни с кем, кроме родителей, не созванивался, даже в соцсетях старых друзей тайком не искал. И очень долго не возвращался; собственно, сейчас – в первый раз.

Но уже догнал и обнял, и обрадовался, что теперь делать. Не убегать же. Поэтому только сказал: учти, я тебя все равно ненавижу. А Отто безмятежно ответил: потому что дурак. И поспешно добавил: но я тоже дурак, даже хуже, так что все честно. Пошли, что ли, зальем это горе. У тебя вообще время есть?

Это была так себе идея. Отто пить не умел, всегда напивался почти мгновенно, как подросток, и как подросток же потом себя вел. Правда даже это получалось у него обаятельно. Но все-таки не настолько, чтобы хотелось вот прямо сейчас повторить.

Но черт с ним, пусть напивается, если хочет. Все-таки Отто есть Отто. Когда-то думал, он лучше всех в мире. И ужасно соскучился – не столько по самому Отто, сколько по тому молодому дурному себе, который думал всякие глупости. Надо же, совершенно забыл, как здорово таким быть. Сказал себе: ладно, если мне не понравится, в любой момент можно будет встать и уйти.

Засели в ближайшем уличном баре на площади, где под темно-зелеными тентами стояли пластиковые столы. Было довольно пусто, потому что вторая майская пятница, погода отличная, все поехали на природу, ищи дураков сейчас в центре города пить. И ждать не пришлось ни минуты, татуированная бритая девица в фирменном фартуке сразу же к ним подошла.

Отто, не заглядывая в меню, сразу попросил бутылку сидра и полный стакан льда. Ухмыльнулся, заметив его удивление: ужраться, если что, и без тебя не проблема, мне бы нормально поговорить. Очень соскучился. Ты не представляешь как.

И это признание было даже удивительней, чем бутылка яблочного сидра, безобидного, как лимонад, в его загребущих лапах. Прежний Отто ни за что не сказал бы вслух: «Я соскучился», в жизни никому ничего подобного не говорил. Считал, что чувства никого не касаются, их следует молча испытывать, а не проявлять.

Однако сейчас Отто что-то расслабился. Не просто улыбался, сиял. Повторял то и дело: «Я так рад». Даже сел не напротив, а рядом, придвинулся близко, чтобы касаться плечом, как будто не особенно верил, что он настоящий. Это было приятно, хотя, если посмотреть отстраненно, конечно, просто смешно.

Спросил: как ты вообще? Дурацкий вопрос, но елки, а как и о чем еще его спрашивать, если не виделись четырнадцать лет. Отто неопределенно пожал плечами: ай, да хрен меня знает. Предсказуемый ответ. На иной и не особо рассчитывал. Чего еще ждать от человека, который даже свое настоящее имя тебе не сказал – за десять, что ли, с лишним лет дружбы, наверное близкой, хотя, конечно, хрен поймешь, что сам Отто об этом думал. Ладно, теперь-то какая разница, кто кого кем для себя считал.

Отто ни о чем его не расспрашивал, даже не начинал. Говорил, не умолкая, но все больше о пустяках, как будто буквально на днях расстались, и с тех пор ничего особо интересного не успело случиться, только студенты художки тайком пробрались в троллейбусный парк и разрисовали почти половину городских троллейбусов цветными скелетами, так и ездят теперь; с голубями напротив рынка всю весну тусует здоровенный красный попугай, улетел от хозяев и отлично прижился на улице; а еще был концерт какой-то крутой голландской девчонки – ну этой, бритой, как ее, да ты точно знаешь – в клубе – ну, в этом, который открылся на месте мебельного магазина; ай ладно, какая разница, потом нагуглишь. У Отто всегда была отличная память на события, музыку, запахи, телефонные номера и картины, но он никогда, даже после множества повторений не запоминал имена собственные, хоть стреляй.

Ладно, какая разница, что за клуб, и какая девчонка там выступала, лишь бы Отто продолжал говорить. Это было так здорово – сидеть вместе в уличном баре и болтать о ерунде – так невероятно и одновременно привычно, обыденно что он постепенно перестал понимать, какой вообще год на дворе. Может, они с Отто и правда вчера расстались, а все остальное, что успело потом случиться, – ну, просто такой вот подробный, убедительный сон, как в китайской легенде, где, пока у монаха варилась каша, его гость задремал и прожил во сне целую долгую жизнь.[8]

Отто не прикасался к стакану с сидром, держал в руках нераскуренную сигарету, эффектно ею размахивал, как дирижерской палочкой, и это тоже было знакомо: он всегда, увлекаясь беседой, жестикулировал так, что разговор становился похож на эстрадный номер. Даже прохожие специально останавливались посмотреть.

Вдруг замолчал буквально на полуслове и рассмеялся: надо же, я все-таки встретил тебя на улице, как загадывал, ну и дела! Не дожидаясь вопросов, объяснил: когда мы с тобой поругались, я очень скучал, но дал себе слово, что не полезу первым мириться, пока случайно не встречу тебя на улице. Вот тогда будет можно, потому что – ну как бы не я сам так решил, а судьба. Был уверен, буквально на днях тебя встречу, город-то, в сущности, маленький, и тропы у нас примерно одни и те же. Но вышло – сам видишь, как вышло. Вот тебе и судьба.

Подумал: да хрен бы ты со мной тогда помирился. Добром бы эта встреча не кончилась, ты меня страшно достал. Я даже Монику не хотел больше видеть, только потому, что ты когда-то нас познакомил; об остальных уже и не говорю. Повезло, что было куда уехать, а то бы наверное чокнулся. И четырнадцать лет нарочно не возвращался в город, не мог простить ему, что ты здесь живешь. Глупо звучит, когда говоришь такое словами, это я и сам понимаю, зато чистая правда – вот настолько я на тебя разозлился тогда.

Но вслух, конечно, ничего не сказал. Что толку обсуждать, к чему бы привела наша встреча, которой все равно уже не случилось. И это к лучшему. По крайней мере, сейчас-то я тебе действительно рад.