О, вы, Росы и Иней, да благословит вас Господь: Восславляй и превозноси Его во веки.

О, вы, Мраз и Хлад, да благословит вас Господь: Восславляй и превозноси Его во веки…

В голове проносились разрозненные далекие образы.

Вспомнились похороны отца, точно в такой же день, как сегодня: промерзшая безобразная викторианского стиля церковь в промышленной центральной части Англии, награды на крышке гроба, плачущая мать, одетые в черное тетки; все с грустным любопытством глядят на него, а он, Джерихо, за миллион миль от этого места — мысленно разлагает на множители номера псалмов (очень красиво, помнится, получался «Прочь от заблуждений, оставим мрак ночи позади» под номером 392 в книжке древних и новых псалмов — 2х7х2х7х 2…).

Почему-то вспомнилось, как однажды зимней ночью в бараке Алан Тьюринг возбужденно объяснял, что смерть близкого друга натолкнула его на поиски связи между математикой и душой. Тьюринг утверждал, что здесь, в Блетчли, они создают новый мир: что их бомбочки скоро могут быть модифицированы, на смену неуклюжим электромеханическим переключателям придут реле из пентодных ламп и тиратронов, давая жизнь компьютерам — машинам, которые в один прекрасный день станут имитировать работу человеческого мозга и откроют тайны души…

Джерихо бродил среди умерших. Вот небольшой каменный крест, украшенный гирляндой каменных цветов, а вот суровый ангел с лицом мисс Монк. Все это время он прислушивался к службе. Интересно, есть ли среди прихожан кто-нибудь из восьмого барака, и кто именно? Вот, к примеру, Скиннер может обратиться с молитвой к Богу? Джерихо попытался представить, какие скрытые возможности угодничества мог бы пустить в ход Скиннер при общении с персоной, стоявшей выше самого Первого лорда Адмиралтейства, но почувствовал, что у него не хватает фантазии.

Да останется на вас на все времена благословение Всемогущего Господа.

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Служба закончилась. Джерихо, лавируя между памятниками, торопливо удалился в сторону от церкви и встал позади двух больших кустов, откуда хорошо просматривалась паперть.

До войны верующие появились бы под радующий душу перезвон старых колоколов. Но теперь в церковные колокола полагалось звонить только в случае налета, так что когда открылась дверь и пожилой священник вышел попрощаться с паствой, тишина придала церемонии унылое, даже подавленное, настроение. Прихожане один за другим выходили на свет. Джерихо подумал уже, что его расчет оказался ошибочным, но тут из церкви вышла небольшого роста худощавая молодая женщина, все еще держа в руках вчерашний молитвенник.

Не произнеся ни слова, коротко, даже отрывисто, она пожала руку викарию, повесила сумку на ручки велосипеда и двинулась к воротам. Шла небольшими быстрыми шагами, высоко подняв острый подбородок. Джерихо дал ей пройти немного вперед, потом, выйдя из укрытия, окликнул:

— Мисс Уоллес!

Она остановилась и оглянулась в его сторону, щуря близорукие глаза и поворачивая голову. Лишь когда он оказался в двух метрах от нее, с ее лица исчезло напряженное выражение.

— Никак мистер…

— Джерихо.

— Конечно же. Мистер Джерихо. Ночной гость. — Кончик ее носа покраснел от холода, на побелевших щеках два круглых пятнышка размером в полкроны. Длинные густые черные волосы с помощью многочисленных булавок забраны кверху. — Как вам служба?

— Ободряет, — нерешительно заметил Джерихо. Так, пожалуй, легче, чем говорить правду.

— Вы серьезно? По-моему, такого ужасного вздора я в этом году еще не слыхала. «А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии… » — Она яростно затрясла головой. — Как вы думаете, будет ли богохульством назвать святого Павла ослом?

Она снова быстро зашагала к выходу. Джерихо пошел рядом. От Клэр он узнал несколько подробностей из жизни Эстер Уоллес — что до войны она учительствовала в частной женской школе в Дорсете, что она дочь священника, играет на органе, получает квартальный информационный бюллетень Общества Джейн Остин — достаточно, чтобы представить себе женщину, способную после восьмичасовой ночной смены отправиться прямо на воскресную заутреню.

— Посещаете большинство воскресных служб?

— Все до одной, — уточнила она. — Хотя все чаще спрашиваю себя, зачем? А вы?

— Изредка, — поколебавшись, ответил Джерихо. Это было ошибкой, и она сразу за нее уцепилась.

— А где вы обычно садитесь? Что-то не помню, чтобы когда-нибудь вас видела.

— Стараюсь садиться сзади.

— Я тоже. В самом заднем ряду. — Блеснув круглыми очками в металлической оправе, она снова поглядела на него. — Вообще-то, мистер Джерихо, никакой проповеди вы не слушали и в церковь не заходили; и напрасно вы изображаете набожность, которой у вас и духом не бывало.

— Э-э…

— На этом прощайте.

Они дошли до ворот. Она с удивительной грациозностью села на велосипед. Этого Джерихо не ждал. Чтобы задержать ее, он шагнул вперед и ухватился за руль.

— Я не был в церкви. Извините меня. Мне надо с вами поговорить.

— Мистер Джерихо, будьте любезны убрать руки с машины. — Двое пожилых прихожан оглянулись в их сторону. — Немедленно, прошу вас. — Она принялась крутить рулем, но Джерихо не отпускал рук.

— Мне очень жаль. Действительно, всего на секунду Эстер испепеляла его взглядом. На миг подумалось, что вот сейчас она ощутимо двинет по руке одной из своих добротных туфель. Но в глазах ее кроме злости светилось любопытство, и оно взяло верх. Вздохнув, она сошла с велосипеда.

— Благодарю вас. Вон там автобусная остановка, — предложил он, показывая на противоположную сторону Черч-Грин-роуд. — Уделите мне всего пять минут. Пожалуйста.

— Глупо. Очень глупо.

Они направились к остановке. Велосипедные колеса звенели, словно вязальные спицы. Она отказалась присесть на скамейку. Осталась стоять, сложив руки на груди и глядя вниз на город.

Он ломал голову над тем, как начать разговор.

— Клэр говорит, что вы работаете в шестом бараке. Должно быть, очень интересно.

— Не ее дело говорить, где я работаю. И ничего там интересного. Все интересное, видно, досталось мужчинам. Остальное делают женщины.

Она была бы ничего, подумал Джерихо, если бы обращала на себя внимание. Кожа белая, гладкая, словно фарфоровая. Носик и подбородок, может, несколько острые, но довольно изящные. Однако никакой косметики, а лицо неизменно злое, губы вытянуты в насмешливой ухмылке. В спрятанных за очками маленьких блестящих глазках светился интеллект.

— Мы с Клэр… — В поисках подходящего слова Джерихо суетливо крутил руками. В этих делах он был беспомощен. — … встречались… кажется, так это называется. Примерно до прошлого месяца. Потом она отказалась иметь со мной какие-либо отношения. — Враждебность собеседницы гасила его решимость. Обращаясь к повернутой к нему узкой спине, он чувствовал себя очень глупо. Но продолжал говорить. — Если откровенно, мисс Уоллес, то я за нее беспокоюсь.