Она произнесла это с таким знанием дела, что взрослые рассмеялись. Потом Людмила сказала:

– Возможно, Катю это не коснется. Согласились с тем, что этот выпуск девочки доучатся без изменений.

– Да, – подхватила Катя, – и я как раз получу аттестат.

– Чем вы сейчас занимаетесь, Петр Иванович? – спросила Людмила. – Кажется, вы последнее время не преподаете, а практикуете?

– Верно, – ответил профессор, – я на факультете создал терапевтическую клинику… Но это разговор не для застолья.

– Ах, – махнула Людмила рукой, – разве сейчас есть легкие, развлекательные темы? Расскажите, пожалуйста. Это туберкулез?

Шатилин покачал головой:

– Сыпной тиф. Настоящая трагедия. С одной эпидемией справились, но, чувствую, надвигается следующая. Вот моя клиника этим и занимается. Да еще я возглавляю комиссию по изучению сыпного тифа…

Через некоторое время, набросив пальто и шапки, мужчины вышли в сквер покурить. Шатилов достал папиросы, Викентий Павлович раскурил трубку, сели на скамью. И, конечно, вспомнили Ивана Христоненко, ведь именно его судьба заставила их объ-единить свои усилия. У Шатилова, оказалось, есть последние сведения о молодом человеке.

– Ну, не совсем последние, – поправился он. – Полгода назад мне писал коллега из Австрии. Он видел молодого Христоненко в частной альпийской клинике профессора Шмидта.

– Это хорошо, – обрадовался Петрусенко. – Не знаю, насколько перспективно…

– Да, – профессор вздохнул, – болезнь у него была запущена, заключение в тюрьме на это тоже повлияло. Спасибо, Викентий Павлович, вы заступились за парня. Да, собственно, вызволили его оттуда.

– Ваш медицинский вердикт этому тоже очень способствовал. И то, что вы перевели Ивана в изолятор, а то ведь в камере просто не дожил бы до освобождения.

– Да еще со студентом повезло, – подхватил Шатилов. – Хоть и недоучка, но специализировался как раз на легочных болезнях.

Викентий Павлович удивился:

– А что за студент, я не знаю?

– В тюремном дворе встретил своего бывшего студента, – пояснил профессор. – И, знаете, не удивился: вечно этот молодой человек попадал в неприятные истории. Рискованные, я бы сказал. За это и отчислен был с третьего курса. Справедливо, конечно, но я жалел: очень способный к медицине человек. Ему, знаете, однокурсники даже прозвище дали – Эскулап. Вот я и подумал: пусть лучше присмотрит за больным Христоненко, чем ямы копать или кирпичи переносить. Попросил тюремное начальство перевести его в лазарет, и чтоб к больному в изолятор допускали.

– Эскулап… – протянул Петрусенко.

В уме слово само собой разложилось на части: «э» – «скула» – «п»! Так вот откуда кличка! Сам себя так назвал, но бандитам слово, конечно, и незнакомым оказалось, и трудным, они вычленили то, что было понятно… Значит, не ветеринар Смирнов и не из Юрьева – свой, харьковчанин. Викентий Павлович вспомнил, как заключенные говорили о нем «не фартовый». Что ж, хорошо умел этот Скула маскироваться, менять обличья. Талантливый, мерзавец. Да вот и профессор говорит о нем то же – очень способный. И уж конечно, не Смирнов…

Викентий Павлович спросил Шатилова так, словно между прочим:

– Смирнов его фамилия?

Профессор весело прихлопнул в ладоши:

– Все-то вы знаете, господин сыщик! Верно, так он назвался и дал понять, что настоящего его имени упоминать не нужно.

– А вы знаете это имя?

– А вы нет? – Шатилов засмеялся. – Я думал, вам известно все… Я хорошо помню Виктора Уржумова. Повторяю – один из самых способных моих учеников.

Викентий Павлович не вскочил, не вскрикнул. Только молнией – ослепительно-ярко и больно – ударила в виски мысль: «Мог бы догадаться! Почти догадался!»

* * *

Петрусенко пошел провожать профессора. Они мало разговаривали, шли медленно, наслаждаясь тихим заснеженным вечером. Им попался красноармейский патруль, но двоих пожилых мужчин не стали останавливать, хотя на этот случай у Петрусенко имелся специальный пропуск. Если говорили, то просто вспоминали какие-то события, связанные с местами, мимо которых шли. Например, о первом в городе футбольном матче, который состоялся здесь, на улице Чернышевского, десять лет назад. Футбольное поле существовало и нынче, только теперь его закрывало красивое шестиэтажное здание – выстроенная немного позже частная гимназия сестер Покровских… На перекрестке они распрощались: Петрусенко вернулся на Епархиальную, Шатилов повернул на Мироносицкую – его дом уже был виден.

Возвращался Викентий Павлович тоже не торопясь, даже сделал небольшой круг по Бассейной. На крыльце стряхнул подбитое мехом пальто, спросил Людмилу, вышедшую к нему в прихожую:

– Саша вернулся?

– Да, обедает.

– Хорошо. Минут через пятнадцать жду вас всех у себя в кабинете. Есть разговор.

– А Катя? – спросила Людмила неуверенно, почувствовав серьезный тон мужа.

Он на минуту задумался, кивнул:

– Зови и ее, пусть послушает.

И сразу, без подготовки, сказал главное:

– Виктор Уржумов – это тот человек, который украл коллекцию икон Христоненко. Ограбил тайник в Настасьевке…

А потом разложил по полочкам все доказательства – то, что было ему доподлинно известно и со слов Ивана Христоненко, и бандита Чура, и профессора Шатилова. Об Эскулапе-Скуле, ставшем доверенным советником в банде Хлыста. Он придумал в духе смутного времени способ изъятия ценностей у богатых людей – безопасный и периодический. Потом, похоже, и в самом деле случайно попал в облаву и очутился в тюрьме – с фальшивыми документами, наверняка заготовленными заранее. Вот тогда, очнувшись от гипнотического влияния своего «советника», Хлыст вернулся к привычным разгромным налетам. А «Смирнов» – так теперь назывался Уржумов – встретил в тюрьме профессора Шатилова, у которого учился на медицинском факультете. Петр Иванович, беспокоясь о здоровье Ивана Христоненко, которого как раз сумел перевести в тюремную больницу, договорился о переводе туда и заключенного Смирнова – чтоб хоть какая-то квалифицированная помощь оказывалась чахоточному больному… Уржумов и правда старался быть при Иване постоянно. Вот тогда и выведал секрет тайника в Настасьевке. А после, под прикрытием белогвардейского подполья, вновь с бандитами грабил людей, да еще и лавры героя снискал.

– Но ведь он и в самом деле сражался во время боев вместе с Митей?

Викентий Павлович кивнул жене:

– Судя по всему, он не трус и даже очень отважный человек… когда это ему выгодно. А ему, конечно же, нужно было проявить себя – почему бы это не сделать, когда добровольцы оказались уже под самым городом? Наш Митя рядом? Что ж, это хороший свидетель… А вот к добровольцам Уржумов примкнул, как я думаю, тоже из корыстных расчетов. Красная армия наступала, значит, станет теснить противника к границам. Туда, куда и он со своим награбленным уйти стремится…