– Нет! – продолжала возмущаться сестра несчастного брата. – Везет же некоторым! Ни кожи ни рожи! А такая пруха! Сразу на все готовенькое! На блюдечке с голубой каемочкой. Ну как тебе все это нравится? Овца овцой! Пикассо, блин! Конан Дойль доморощенный! – продолжала «пылить» Юлечка.

Виолетта закурила новую сигарету и произнесла:

– Не волнуйся! Я мимо этого не пройду. Точки над «i» расставлю!

Конечно, насчет «кожи и рожи» Юлечка крепко загнула. Насчет «овцы» тоже. Но когда так сильно и искренне возмущение! И такая обида за брата!

Вечером Юленька с огорчением рассказывала мужу о визите внезапных гостей. Сокрушалась, что ее застали врасплох. Что она работала и ничего не успела приготовить. И прибраться тоже не успела.

В общем, переживает она ужасно. Даже разболелась голова. От расстройства, что не оказала родственницам достойного приема.

Антон тоже был далеко не дурак. С маман и сестрицей знаком был неплохо. Понимал, что это происки.

Жену успокоил, набрал телефон матери. Та ответила умирающим голосом. Он спросил, какие проблемы.

Маман вздохнула и с пафосом сказала, что, по ее мнению, зампред банка не должен мыть унитазы. Что питаться готовой пищей по меньшей мере невкусно. Не говоря уже о вреде. И совсем не говоря о ценах «на всю эту кулинарную гадость». И что надо нанять домработницу. Чтобы не жить в свинарнике. Правда, так никаких денег не хватит.

И вообще, почему «молодая и здоровая женщина не работает, а занимается всякой фигней?».

Сын выслушал всю эту тираду спокойно. Не перебивая. Потом сказал:

– Так! Во-первых, меня все устраивает. Всё! – повторил он угрожающе. – Во-вторых. Спасибо за совет про домработницу. Сам не догадался, дурак. В-третьих. Обрати внимание на свою дочь. И откорректируй то, что не удалось воспитать. И в-четвертых. Критику в адрес своей жены не приемлю и не потерплю. Потому, что ее люблю. И потому, что, опять же, меня все устраивает.

И напоследок невежливо посоветовал маме и сестрице «наконец заняться каким-нибудь делом».

И еще попросил не заваливаться к ним в гости без звонка. Потому что «не все маются от безделья. Некоторые занимаются делом».

После этого спича он положил трубку. Довольно резко, надо сказать.

Виолетта Константиновна все поняла. Здраво решила больше не нарываться. Поняла, что разговаривать «с этим влюбленным подкаблучником» нет никакого смысла.

Раздрай в семье не нужен. Значит, придется смириться. Другого выхода нет. Потерять статус благополучной семьи нельзя. Нельзя доставлять подружкам подобную радость.

Конечно, она позвонила дочери. Конечно, поплакала и поплакалась. Дочь ее поддержала и пожалела. Подтвердила, что брат – кретин и половая тряпка. Добавила, что «всего еще нахлебается полной ложкой». Половником даже. Вспомнила, что в ванной видела кремы «Сислей». Ну, не фига же себе!

Скорбно добавила, что она себе такого позволить не может.

Что, впрочем, не было правдой.

Потом сказала, что к этой суке она больше ни ногой.

Мать ей ответила, что все надо терпеть. Ради сына и брата.

Дальше они долго утешали друг друга и сетовали на то, что «сын – отрезанный ломоть» и «что ночная кукушка дневную перекукует». Немного успокоившись, обсудили планы на завтра. Их, как всегда, было море.

Такие вот дела. Две Юлечки. Теща и свекровь. Дочь и сын. Невестка и зять. Два взгляда на одни и те же обстоятельства.

Данька в полном отрыве. К нам заходит только поесть. Глаза ошалелые. Может, он эротоман? Только не тайный, как в знаменитом и всеми любимом фильме, а явный?

Короче, раз, два, три, четыре, пять – вышел зайчик погулять!

Со съемной квартиры съезжать не собирается. Говорит, что в состоянии оплачивать ее сам. Ничего себе! Свил гнездо разврата! Не бывать этому. Пусть живет с нами. И со своим сыном, между прочим! Хорошо все, блин, устроились! Родители, мать их…

У Ивасюков дела хуже некуда. Валерий Петрович не разговаривает. Мычит. Рука и нога не работают. Все время плачет. Зоя совсем измучилась. Просто падает с ног. Бедные, бедные Ивасюки! Их прелестная дочурка звонит раз от разу. Про их беду, разумеется, знает. В Москву не торопится. Видимо, еще недостаточно загорела.

Мне их очень жаль, но я, к сожалению, им не помощник. У меня Илюша, и я тоже падаю с ног. Возраст есть возраст. Недаром репродуктивные возможности у женщин весьма ограничены. Природа мудра. Днем я еще держусь. Если бы высыпаться ночью, то я бы была еще вполне. Но у Илюши режутся зубки. И спать он не желает.

Муж смотрит на меня почти со слезами. Ему меня бесконечно жаль. Однажды он слышит, как я рыдаю в ванной. От усталости. И он твердо объявляет, что надо что-то делать. А решение, собственно, лежит на поверхности – надо найти няню. Помощницу. Конечно, вопрос в деньгах тоже. Муж разговаривает с сыном, закрывшись на кухне. Разговор я не слышу. Только интонацию. На следующий день наш красавец является домой. С вещичками. С квартиры он съехал. И мы начинаем поиски Мэри Поппинс.

Судьба ко мне благосклонна. Видимо, ей меня очень жаль. И она посылает мне Валечку.

Валечку я увидела во дворе, гуляя с Илюшей. Из подъезда соседнего дома вышла высокая и худая женщина. На руках у нее было что-то, завернутое в одеяло. Я подумала, что это больной ребенок. Женщина осторожно и бережно несла свою ношу. Подошла к скамейке и развернула одеяло. Долго усаживала «кого-то». Тщательно укутывала ноги, что-то поправляла и расправляла. Видно мне было плохо. Подойти неловко.

На следующий день история повторилась. Я сидела на соседней лавочке. И тут я увидела, что в одеяло завернут не ребенок, а крохотная, как гномик, старушка. Женщина устроила ее поудобней и взглянула на меня. Я ей кивнула. Она подошла и, сильно смущаясь, спросила, буду ли я на улице еще минут пятнадцать. Я сказала, что еще полчаса наверняка. Она спросила, не пригляжу ли я за бабулей. Так, глазами. А она сбегает в булочную. Я, разумеется, согласилась и пересела на лавочку с бабушкой. Женщина побежала в магазин. Я крикнула ей, чтобы она не спешила. Я посмотрела на старушку и поняла, что она слепая. Ярко, не по-зимнему, светило солнце. Так иногда бывает в январе. Бабуля не жмурилась. На ее лице блуждала мягкая улыбка. Я о чем-то ее спросила. Она вполне разумно ответила. Мы разговорились. Бабушка сказала, что живет с дочкой, Валюшей. Что они одни на белом свете. Что ослепла она десять лет назад после неудачной операции. Что в этом году ей исполнится девяносто пять лет и что ей очень жалко дочку, которая с ней так мучается. Потому что бабуля не ходит уже давно. Валюша носит ее на руках в туалет и в ванную.

Вернулась запыхавшаяся Валюша. Горячо меня благодарила. Села рядом, и мы проговорили еще полтора часа. С тех пор началась наша дружба. Мы рассказали друг другу про себя все. Или – почти все. То, что посчитали нужным. И Валечка сама предложила мне помощь. Договорились, что она будет гулять с Илюшей. Два часа утром и два вечером. Господи, за это время я могу переделать кучу дел! Сбегать в парикмахерскую. В магазин. Съездить к маме. Сварить обед. Убраться в доме. Наконец, поспать! Это было абсолютным счастьем!