Как понял Посланник, туземцы, потерявшие лодку — чаще всего, ограбленные в военных стычках — передвигались, сидя на связанных вместе нескольких жердях. Строительного материала хватало — достаточно развязать веревки на стене или полу любой хижины, и сухие жерди сами посыплются вниз.

Разумеется, так поступали только те, кого нападение застало в доме. Тот, кто попадал в переплет сражения внизу, в случае поражения неизбежно тонул.

— Нет, нет, их камбалы за веревочки тянули! Эй, ореховые палки, если вам весла не нужны, то отдайте их нам!

Воины в пирогах сносили оскорбления молча. Они наверняка ожидали, что победители, новые хозяева дома вождя, успеют приплыть сюда первыми, но все-таки надеялись на чудо.

— Готовьтесь, готовьтесь, жен своих раздевайте, дочек послушанию учите. Мы завтра придем, приучим их к настоящим мужским рукам! Вот, смотрите, как встречать надо! — победители выволокли на мостик голых жену и сестру Сирапа и выставили их на всеобщее обозрение.

— А почему они не попытались приплыть первыми и занять дом? — не удержался от вопроса Найл. — Ведь явно не торопились с собрания, на несколько часов отстали… — Так дом же теперь не их, — удивился непониманию Рыжий Нос. — Он принадлежит твоей женщине.

— Но они остались без дома вождя, им негде укрыться в случае нападения, — продолжал выспрашивать Посланник Богини, старательно отлавливая в сознании собеседника вспыхивающие и гаснущие огоньки ассоциаций. — Почему они не сделали попытки сохранить его себе?

— Дом чужой, — повторил туземец. — Они не должны так поступать.

Насколько понял правитель, право победителя забрать все имущество и семью побежденного подтверждалось не только обычаем, но и местными методами ведения войны.

Как правило, нападающая сторона обкладывала врага снизу, не допуская к воде, а значит к пище. Основной ущерб при этом наносился алтарям и домам младших членов клана, брошенным на произвол судьбы. Затем начиналось противостояние упрямства: то ли нападающим надоест бессмысленно в лодках качаться, то ли засевшие в доме вождя проголодаются.

При этом осажденные имели возможность забрасывать врагов сверху вниз всякими тяжелыми предметами — орехами, заготовленными для строительства жердями, кухонными отбросами; или даже обстреливать из луков длинными «рыбными» стрелами.

Кроме того, случались случаи контратаки — когда осажденные неожиданно спускали лодки и атаковали расслабившегося врага, или когда к ним на помощь приходили союзники. Ну, а если в доме вождя заканчивались припасы — осажденным приходилось сдаваться на милость победителя, и уж тут нападавшие отыгрывались по полной программе: всячески унижали побежденных, избивали, насиловали их женщин, грабили. Правда, до убийства пленных дело доходило крайне редко, а про рабство в морском лесу не знали вовсе. Симпатичных женщин из разгромленного клана победители могли забрать с собой против их воли, но, входя в дом поработившего ее воина, пленница приобретала все права обычной жены.

Случался и более жестокий вариант войны: когда до крайности озлобленные нападающие лезли на опорные деревья домов, терпя наносимые почти в упор удары, не обращая внимания на раны, очень часто погибая — и резали мечами обвязку полов. Полы проваливались вместе с защитниками, их добивали в воде, потом забирались наверх к ближайшим мосткам и разбегались по дому. Тут врагов уже не насиловали и грабили — им вспарывали животы и резали глотки.

Подобные жестокие схватки случались между кланами крайне редко, и их всячески старались избегать все. Но один из самых простых методов озлобить до крайности врага — это незаконно овладеть его собственностью. Например, прокрасться в дом во время отсутствия хозяина — без честного объявления войны, назначения часа нападения, предложения поединка. Тут уж против нарушителя обычая поднимались все соседи, а недавние друзья и союзники — отворачивались навсегда.

Сейчас дом Сирапа принадлежал Нефтис. Попытаться обогнать ее и занять жилье первыми — значит накликать на себя жестокую войну. Другое дело, если бы она сама поленилась забрать добычу, тянула бы несколько часов с раздумьями. Вот тогда подобрать бесхозное — святое дело.

Клану Ореховых Стержней приходилось выбирать между позором и смертью для своих семей… Но позор постепенно забывается — оказаться побежденным может каждый, к тому же не зазорно просто сбежать от победителя, а вот смерть…

Все эти правила поведения не являлись принятым и обязательным законом — они подразумевались.

Как подразумевалось то, что воины убитого вождя поплывут не торопясь, а победители успеют к добыче первыми, и будут потом радостно дразнить проигравших.

Но уж если бы Ореховые Стержни никуда не торопясь вернулись первыми, вот тогда извините. Претензий быть не может, а недовольные пусть высказывают обиды, требуют компенсации, объявляют войну…

Пироги начали грустно расплываться от дома вождя в стороны, по своим хижинам с дурной вестью, а воины Рыжего Носа, совершив необходимый ритуал, вернулись к застолью, и теперь уже расслаблялись во всю, поглощая моркху кувшинами, а жареную рыбу — вместе с костями.

Жувия, видя как целеустремленно новые хозяева начали лапать сестру Сирапа, выскользнула наружу.

Она хотела немного напоить дочурку моркхой, чтобы та не просыпалась ночью. Разраженные плачем чужого ребенка победители могли запросто выбросить малыша в окно, в море. А самой ей предстояла тяжелая ночь, подойти к своей малышке она не сможет.

— Устал я что-то, — поднялся Посланник Богини. Принимать участие в туземном празднике обжираловки и насилования ему не хотелось. — Пойду в главную хижину, в спальню.

— Ну как же, гость мой?! — обиженно округлил глаза Рыжий Нос. — Ведь веселье только начинается!

На самом деле, в душе, вождь обрадовался. Он надеялся, что гость из моря заберет с собой воительницу — вдруг в ней проснется женская солидарность, и она наложит руку на добычу в самый неподходящий момент. Без гостей будет спокойнее, — считал туземец, а потому Найл упрямо тряхнул головой:

— Устал. Хочу мягкой постели и тишины, и больше ничего.

— Тогда увидимся утром, мой друг. Теплой тебе ночи.

Найл поморщился. Почему-то каждый раз, когда кто-то хотел использовать его в своих интересах, то тут же начинал называть Посланника «другом».

Но вслух правитель, разумеется, говорить ничего не стал — только кивнул и в сопровождении Нефтис и Айвана отправился по мосткам в спальную хижину.

* * *

Утро настало с осторожного прикосновения к плечу — ощутив движение воздуха, правитель резко извернулся, выхватывая из-под подушки меч, вскочил на тюфяке, выставив клинок перед собой, и только тогда осознал смысл произнесенной фразы:

— Проснитесь, мой господин.

Перед ним стояла, расставив ноги, Жувия, с красными от бессонницы глазами, разодранными в кровь коленями, синяками на обоих плечах и обширным кровоподтеком на боку.