понять, что именно в ней изменилось. Не заметил, чтобы она переоделась или поправила причёску (укладка её волос тоже не претерпела изменений). Но Света улыбалась, буквально светилась — словно от свалившегося на неё счастья. Сверкала глазами, будто фонариками елочной гирлянды. Торжественным шагом пересекла комнату, пряча за спиной руки. Смотрела мне в глаза — точно, как во время того награждения, когда мне вручили благодарственное письмо за «помощь в задержании преступника».

— Товарищи комсомольцы! — сказала она торжественным официальным тоном. — Надеюсь, все ещё помнят, как награждали Сашу Усика — тогда, пред физикой?

Она пробежалась взглядом по нашим лицам.

— Напомню тем, кто позабыл: его тогда назвали не просто героем. А настоящим комсомольцем!

Пимочкина снова улыбнулась.

— Вот я и подумала, — сказала она, — что хотела бы сфотографироваться перед ёлкой не с дедом Морозом, и даже не с известным космонавтом. А с Настоящим Комсомольцем — таким, как наш товарищ Александр Усик.

Лицо комсорга стало серьёзным.

— Я долго думала над тем, как должен выглядеть на фотографии Настоящий Комсомолец: ведь не с наградой же в руках ему быть на снимке.

Пожала плечами.

— Потом вспомнила о Сашкином кумире — о Павке Корчагине. Ведь ты же, Саша, стараешься с него брать пример?

Не позволила мне вставить слово.

— Можешь не отвечать: это и так понятно. А Павка, как вы все наверно помните по фильму, часто появлялся… с будёновкой на голове.

Света достала из-за спины руку.

— Вот, — сказала она.

Показала нам зажатый в ней новенький суконный шлем со складывающимися бортами и большой красной звездой над козырьком — почти точную копию той будёновки, что лежала на дне моего чемодана.

— Помню, помню, — сказала Светлана, — что мы договаривались не дарить друг другу подарки! Это и не подарок. Точно вам говорю.

Она нежно погладила ткань будёновки.

— Я просто хочу… — продолжила Пимочкина. — Нет, я уверенна!.. что Саша на новогоднем фото должен быть похожим на Павку Корчагина. На Павку из фильма! Потому что они оба — Настоящие Комсомольцы.

Пимочкина шагнула ко мне. Натянула мне на голову чуть тесноватый головной убор. Отстегнула на нём борта — превратила шлем в подобие того, в котором снимался в фильме «Как закалялась сталь» Василий Семёнович Лановой. Чуть отклонилась — придирчиво осмотрела ею самой же сооружённую композицию. Потёрла звезду, будто надеялась, что ткань заблестит. На миг мне почудилось, что комсорг меня сейчас поцелует. Должно быть, такое померещилось не мне одному. Потому что Ольга Фролович вдруг громко закашляла — своим кряхтением разогнала ту мечтательную пелену, что заволокла глаза Пимочкиной.

— Света, становись на место, — сказала Фролович.

— Я — рядом с Сашей, — заявила комсорг.

Шагнула в строй, развернулась, прижалась ко мне тёплым плечом.

— Фотографируй, — сказала она.

«Будёновка на мне всё же будет, — подумал я. — Это не Комсомолец начудил со своим нарядом — Пимочкина ему удружила. А теперь и мне. Или в тот раз было по-другому?»

Фролович заглянула в видоискатель.

— На счёт три вылетит птичка, — сообщила она.

«И кукла теперь в кадр тоже попадёт, — мысленно добавил я. — На снимке не изменится ни-че-го».

Глава 28

За новогодний стол мы уселись в десять часов вечера. Потому что в десять минут одиннадцатого начинался новый музыкальный фильм «Похищение». Первую серию (согласно телепрограмме, которую прихватил с собой Пашка Могильный) обещали показать перед полуночью — вторую после. Студенты ожидали премьеры нового советского фильма с нетерпением, делились сведениями о том, кто именно в нём снимался. Со слов Фролович я узнал, что увижу сегодня на экране Михаила Пуговкина, Олега Анофриева, Савелия Краморова, Евгения Стеблова. Стоявший в доме Бобровых телевизор («Рекорд-А» — такой же я видел в актовом зале общежития) стал ещё одним поводом перенести сюда празднование из общежития.

Меню мы согласовали ещё в общаге. Потому меня не слишком удивил и впечатлил расставленный на столе набор блюд. Но любопытно было видеть способ подачи. Шпроты девчонки сразу разложили на куски хлеба. Салат «Столичный» превратился в «Оливье»: вместо курицы в него добавили колбасу. Варёные яйца нафаршировали печенью трески (я почему-то под «печенью» подразумевал говяжью или свиную — в крайнем случае, куриную). Заинтересовал меня и салат из плавленого сыра (видел, как Пимочкина натирала сырки на тёрке): сыр смешали с чесноком и майонезом (не понял, почему эту смесь для намазывания на хлеб девчонки обозвали салатом и оставили в вазочке, а не поделили порционно — на хлеб).

Главное место на столе заняли бутылки со спиртным (никакого портвейна — «Советское шампанское» и «Столичная») и блюдо с уткой. Птица получилась у меня вполне аппетитной на вид, с румяной блестящей кожей (смазал её жиром). Украсил утку нарезанными яблоками (Надя Боброва достала их из погреба целую корзину — к столу) и дольками мандаринов (мандарины мне не понравились — кислые). Когда я вошёл со своим кулинарным шедевром в комнату, меня встретили аплодисментами. Я поправил на руке полотенце (изображал официанта), приподнял будёновку, раскланялся. Собственноручно установил блюдо с птицей в центре столешницы. Занял место между Бобровой и Пимочкиной и объявил, что подготовка к празднованию завершена.

Как раз в этот момент на экране телевизора появилось изображение листа отрывного календаря с датой «двадцать третье декабря», мультяшное изображение города, по экрану заскользили большие круглые снежинки. Зазвучала тихая музыка (динамики телевизора слегка хрипели). Голос диктора объявил: «Эта невероятная история началась за неделю до нового года…». Студенты позабыли об утке, повернули лица к телевизору. Наблюдали за тем, как лист календаря превратился в бумажный самолётик (или это была бумажная птица?) и закружил по экрану. Музыка вдруг сменилась пожарной сиреной — в фильме. А мультяшная картинка превратилась в пожарную машину. «Похищение» — промелькнуло название фильма.

— Начинается, — сказал Пашка Могильный. — Это дело нужно отметить.

На экране сменялись титры, зазвучала бодрая мелодия. Пашка открыл шампанское: лихо, с хлопком, но не пролил ни капли (чем наверняка поставил на правильную сторону воображаемых весов Оли Фролович очередную гирьку). Плеснул пузырящийся напиток в бокалы (не в стаканы!). А на экране тем временем появились наряженные в военную форму Анофриев, Краморов и Стеблов. Девчонки вновь отвернулись к телевизору — каждая отпустила в адрес актёров несколько фраз. И если слова Пимочкиной и Бобрович звучали восторженно, то Оля Фролович прошлась по внешности артистов (показавшихся мне непривычно молодыми) не самыми хвалебными