Я просыпался несколько раз до наступления вечера. Мы не оставались одни. Дяди сидели в свете ламп, которые в субботу не гасят, и перешептывались.

Даже если бы у меня была возможность задать Иосифу вопрос, что бы я спросил у него? Спросил бы о том, о чем он не хотел мне рассказывать, о чем запретил мне говорить? И мне не хотелось, чтобы мама узнала о том, как раввин не хотел пускать меня в синагогу.

Мои воспоминания стали звеньями одной цепи. Начиная со смерти Елеазара на улице Александрии и все, что случилось дальше, звено за звеном. Что они говорили тогда в Александрии о Вифлееме? Что случилось в Вифлееме? Я там родился, но что с этим связано?

Я снова видел, как в храме умирал человек, как испуганная толпа рвалась к выходу, видел наше долгое путешествие, языки пламени, лижущие небо, слышал голоса разбойников. Меня колотила дрожь. Я не хотел называть словами то, что чувствовал.

Я подумал о Клеопе, который считал, что умрет в Иерусалиме, а потом вспомнил разговор с мамой на крыше в Иерусалиме. Что бы ни говорили тебе в Иерусалиме… явился ангел… мужчины не было… дитя в услужении в храме, ткала храмовую завесу… явился ангел.

Иосиф сказал мне:

— Ну же, Иешуа, сколько еще мне смотреть на твое печальное лицо? Завтра мы пойдем в Сепфорис.

Дорогу в Сепфорис заполонили люди, начиная от самого Назарета, а ведь на пути лежали и другие деревни, хоть и меньшие по размеру. И мы склоняли головы, проходя мимо крестов, хотя тела уже давно сняли. На этой земле пролилась кровь, и мы печалились. Мы видели сожженные дома, обгорелые стволы деревьев, нам встречались люди, просящие милостыню и рассказывающие о том, как разбойники отняли у них все, что было, или о том, как солдаты разграбили их дома.

Снова и снова мы останавливались, и Иосиф раздавал таким людям деньги из семейного кошеля. А мама говорила им слова утешения.

У меня зуб на зуб не попадал, и мама думала, что мне холодно. Но я не мерз. Меня колотило от вида пожарищ в Сепфорисе, хотя значительная часть города уцелела и на рынке шла бойкая торговля.

Тетушки довольно быстро продали расшитое золотом полотно, привезенное из Египта именно с этой целью, и получили за него больше денег, чем рассчитывали. То же самое произошло с браслетами и чашами, также предназначенными на продажу. Наш кошель заметно потяжелел.

Тогда мы пошли к несчастным, сидящим посреди горелых балок и пепла, — некоторые из них оплакивали погибших, другие сидели с протянутой от нужды рукой.

— Вы не видели такого-то? Вам не встречался такой-то? — набрасывались они на всех с расспросами.

Мы раздавали вдовам деньги из нашего кошеля. И тоже плакали — то есть плакали я, Маленькая Саломея и некоторые женщины. Мужчины ушли вперед, оставив нас одних.

Люди сказали нам, что сгорел самый центр города — дворец Ирода, склад оружия и еще близлежащие дома, где расположились мятежники со своими людьми.

На вершине холма уже работали мужчины, расчищая место для новых построек взамен сгоревших. И повсюду ходили солдаты царя Ирода. Они сурово оглядывали всех, кто встречался им на пути, но плачущие и горюющие люди не обращали на них никакого внимания.

У меня закружилась голова от всего увиденного: тут скорбели и работали, кричали и молились, продавали и покупали. Я перестал дрожать. Над нами висело ярко-голубое небо, а воздух был прохладен, но чист.

У одного из домов я заметил нескольких римских солдат, которые выглядели так, как будто в любой момент они готовы покинуть этот город, если только им разрешат. Они стояли, прислонившись к стенам, и смотрели в никуда. На их шлемах горело солнце.

— О да, — проговорила одна женщина, проследив за моим взглядом. Ее глаза покраснели от плача, а одежду покрывали пепел и пыль. — Всего несколько дней назад они зверски убивали нас, говорю тебе, или продавали всех подряд грязным работорговцам, которые слетелись сюда, чтобы заковать возлюбленных наших в кандалы. Они забрали моего сына, единственного сына, он пропал! И что же он такого сделал? Он лишь хотел найти свою сестру, а она? Она исчезла, пока шла из моего дома в дом своего мужа!

Брурия стала всхлипывать, вспомнив о своем сыне. Она собралась пойти со своей рабыней к стене, на которой люди писали о пропавших родственниках и близких, хотя и не верила почти, что ее сын когда-нибудь найдется.

— Будь осторожна, обдумай то, что напишешь на этой стене, — посоветовала ей тетя Саломея. Остальные женщины закивали.

Со стороны руин выходили люди и приглашали всех желающих поработать:

— Хотите стоять тут и рыдать день напролет? Идите лучше со мной, я заплачу вам за разборку завала!

Или так:

— Мне нужны люди, чтобы таскать землю. Кто хочет?

В руках они держали монеты и пускали ими солнечные зайчики, привлекая внимание людей.

А люди плакали и сквозь слезы выкрикивали проклятия. Они проклинали царя, разбойников и римских солдат. Кто-то из них шел работать, а кто-то оставался.

От толпы на площади отделились наши мужчины — с новой тележкой, нагруженной свеженапиленными досками, мешками с гвоздями и даже кровельной черепицей, как объяснил мне Иосиф.

На самом деле мужчины долго спорили о черепице. Клеопа считал, что это весьма надежная и относительно дешевая кровля, а Иосиф утверждал, что земляная крыша вполне нас устраивает, и Алфей соглашался с Иосифом, говоря, что наша крыша слишком велика, чтобы всю ее покрывать черепицей.

— И кроме того, сейчас строится столько зданий, что через день черепицы нигде не найдешь.

К ним подошел мужчина и предложил работу.

— Вы плотники? Я заплачу вам вдвое больше, чем другие. Скажите, сколько вы хотите. Ну же. И приступите к работе прямо сейчас.

Иосиф поклонился и отказался.

— Мы только что прибыли из Александрии, — объяснил он. — Мы выполняем только квалифицированную работу…

— Но мне как раз и нужны квалифицированные рабочие! — воскликнул хорошо одетый мужчина. — Мне нужно достроить дом для моего господина. Все, что было сделано, сгорело. Остался один фундамент.

— А нам нужно отремонтировать наш дом, — сказал Иосиф и сделал знак, что мы уходим.

Со всех сторон нас окружили люди, желающие купить доски с нашей тележки или предложить нам работу. Иосиф пообещал, что мы скоро вернемся. Богатого управляющего звали Яннай.

— Я запомню вас, — сказал он Иосифу. — Вы египтяне.

Нас это рассмешило, и мы весело отправились обратно, в мир и покой нашего двора.

Но все так и стали нас называть — египтянами.

Идя по дороге, я оглядывался на город и видел в лучах закатного солнца множество людей, занятых делами. Дядя Клеопа заметил, куда я смотрю, и сказал:

— Ты когда-нибудь видел муравейник?