– Сударыня, вы злоупотребляете нашей дружбой! – донеслось снизу.

Начальник стал вежлив. Дурной признак. Головная боль вернулась, но у Анри не оставалось выбора. Она сложила пальцы условным знаком «аллюр-два-Т» и выставила руки в окно. Ладони обожгло порывом ветра; миг, и крохотный инстант-образ председателя образовался на подоконнике.

– Я подвесила обер-квизитору фон Шмуцу «мушку», – не дожидаясь, пока миниатюрный Месропчик сделается воплощением вселенских бед, выпалила Анри. – Сегодня утром, в гостинице. Во время первой встречи.

Услышав знакомое вкусное слово, из-под карниза свесился отважный паучок. Качнулся вверх-вниз, желая доброй приметой ободрить и успокоить.

– Зачем? – спросил мини-председатель, слегка мерцая. – Нет, стой… Обычную или «злодейку»?

– «Злодейку», – честно созналась вигилла.

– Хм-м… И что, сударыня, подвигло вас на фасцинацию сотрудника Бдительного Приказа? Заметьте, на несанкционированную фасцинацию! Я слушаю.

Фасцинацией, или «заочным очарованием», в Трибунале именовалась точечная подсадка свидетелям или осведомителям частиц личной маны, формирующей связь между вигилом (вигиллой) и объектом фасцинации. Такие частицы именовались «мушками», по аналогии с искусственными родинками, излюбленным украшением кокеток.

«Мушка-злодейка» открывала тайный доступ к объекту вне его желания.

Разумеется, магам никто «злодеек» не подвешивал, – риск быть мгновенно обнаруженным смешивался с риском отторжения «мушки» ревнивой маной объекта. Но в случае с обычными людьми эта штука неизменно срабатывала.

– Бдительный Приказ не торопился известить нас о трагедии в отеле, – кратко доложила Анри, понимая, что от убедительности доводов зависит не одна лишь её карьера. – Наши локаторы совершенно случайно засекли нехарактерно окрашенный выброс маны. При первом знакомстве обер-квизитор фон Шмуц выказал недоброжелательность и отсутствие доброй воли. Поэтому, еще до приказа о совместном расследовании, я решила, что в случае замалчивания им части сведений будет целесообразным…

Крошка-толстячок прошелся по подоконнику из угла в угол. Лицо его сделалось зеркальным, словно покрывшись амальгамой. Председатель думал.

«Повинную голову меч не сечёт, – невпопад пришли на ум слова уличной песенки, авторство которой приписывалось великому Адальберту Меморандуму, – горячее олово в глотку течёт…»

– Почему вы, сударыня, не сняли «мушку» после приказа о сотрудничестве?

– Забыла. А позже мы обнаружили обсервер, и… Виновата, господин председатель. Готова принять любое взыскание. Прикажете снять незаконную фасцину?

Медля с ответом, крошка жестом руки подманил паучка. Взгромоздился на спину мухоеда – это показалось вигилле символичным, учитывая тему беседы – почесал в затылке и вдруг подмигнул с озорством матерого прохиндея.

– Ни в коем случае, голубушка. Отставить и оставить. Объекту не сообщать, держать в тайне. При необходимости использовать фасцину по назначению. С прокуратором Цимбалом я договорюсь, не извольте беспокоиться. Теперь приказываю: марш спать! Без возражений. Бледная ты, голубушка, как сама знаешь кто… Иди спать, а я пойду работать и тебе завидовать! Не поминай лихом!

Верхом на восьминогом скакуне он махнул за окно.

Вскоре раздался топот копыт и шорох колес кареты.

Прежде чем отправиться домой выполнять приказ, Анри сожгла на транс-лампадке копию рапорта. Было ясно, что среди разномастных королей, ждущих председателя, окажется и король червонный – похожий на обезьянку хитрец Вильгельм Цимбал, прокуратор Бдительного Приказа.

Эй, Мантикора! Не хочется ли тебе побывать в светском обществе, куда ездит по ночам непосредственный твой начальник?

Нет.

Ни капельки не хочется.

* * *

…ты спишь.

Ты стоишь перед венчальным алтарем в храме Добряка Сусуна. На тебе светло-кремовое платье, расшитое жемчугом, похожим на зубы председателя Месропа. Лиф зашнурован крест-накрест рубиновыми «косами» с вплетенной нитью, аспидно-черной. Шнуровка напоминает глаза Гиббуса, твоего любимого лошака, в минуты опасности. Пышная юбка удлинена, переходя в сборчатый шлейф. Шлейф не напоминает ничего.

Его держат шесть карликов-пажей с восковыми, кукольными личиками.

На твоей голове венец.

Тяжелый.

Ты – невеста. Рядом стоит жених, Конрад фон Шмуц, обер-квизитор первого ранга. Обилие лент, бантов, кружев, золотого шитья и драгоценных камней делает барона похожим на ряженую женщину. Записной щеголь, жеманный франт, а вовсе не железный слуга порядка, каким ты встретила его в «Приюте героев».

От жениха пахнет шалфеем, клементином и лавандой на фоне зеленого лимона.

Изящная, безобидная шпажка висит на поясной портупее.

– Да будет союз ваш миросозидающ и всеобъемлющ, как благословенный союз Вечного Странника и Нижней Мамы, бурного неба и тихих омутов, истока и завершения… – бубнит старенький жрец-венчатель.

– Да… е-ет!.. – хором отзываются приглашенные гости, толпясь в темных нефах храма. Хор звучит двусмысленно.

Лепные петухи на стенах разевают клювы и топорщат гребни.

Редкие свечи мигают в шандалах. Отбрасывают странные, нелепые тени. Из-за венца у твоей тени две головы. Из-за шлейфа и карликов-пажей у твоей тени выросло длинное, сегментированное брюшко сколопендры и четырнадцать ног. Из-за шпаги у тени барона обнаружился внушительный, прямой как палка, хвост. Конрад шевелится и виляет хвостом, задевая средний сегмент твоего брюшка. Еще у баронской тени начали прорастать дополнительные руки – листики в лопнувших почках. Это, видимо, банты и буфы. А портупея и широкий кушак дарят «темному квизу» тройной живот.

Тени гостей в нефах поражают воображение.

Чтобы описать их, надо быть трубадуром или умалишенным.

– …в войне и мире, преступлении и наказании, названные и безымянные…

– Как тебя зовут? – внезапно спрашивает жених.

– Забыл мое имя? – смеешься ты в ответ и вдруг понимаешь, что имя жениха выветрилось из памяти. Так века выветривают камень скалы, покрывая мощную твердыню язвами и оспинами. Карл, Кристофер, Коннор, Конан, Кеннет… Барон? баронет? граф, маркиз, эсквайр?.. квиз? виг?! или вообще гвардейский офицер?..

На хорах взмывают голоса певчих, бесполых мальчиков, похожих на гениев воздуха. Вместо свадебного гимна они поют арию Терцини из трагедии Заря":

– Я жил в тени имен. В тени великих,

Прекрасных, благороднейших имен.

От их лучей в глазах плясали блики…

Венчание продолжается.

Тебе это даже нравится.

Храм становится черно-белым.

– В предчувствии движения племен,

Разломов тверди и кончины мира…